О ПОСТАНОВЛЕНИЯХ СВЯТЕЙШЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕГО СИНОДА ПО ВОПРОСАМ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОГО ИСКУССТВА. Виктор Кутковой.

Общеизвестно, что создание в 1721 г. Святейшего Синода было плодом Петровской Реформы, которую о. Георгий Флоровский назвал "Петербургским переворотом"^[1], а митрополит Московский Филарет (Дроздов) утверждал: задуманную с протестантского образца обер-консисторию лишь "Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод"^[2].

Здесь нет места входить в подробное описание механизма создания Синода и царившей тогда атмосферы, к тому же историческая литература об этом давно поведала. Нас, прежде всего, интересует ситуация, связанная с регламентацией церковного искусства. Именно данная область знания наименее изучена. Большую главу "Живописное искусство в Синодальный период" из книги Л.А.Успенского "Богословие иконы православной Церкви" надо тут назвать по своему значению первой работой, однако задача перед Леонидом Александровичем стояла другая: проанализировать, скорей, КУЛЬТУРУ названного периода и сам период, нежели Синодальные ПОСТАНОВЛЕНИЯ, адресованные представителям этого рода деятельности.

Привлечь внимание к постановлениям необходимо хотя бы потому, что при фактически полном отрицании иконописных канонов, церковное искусство почти 200 лет подвергалось сверху невиданной дотоле регламентации. Данное обстоятельство можно объяснить только одним: чем меньше ограничений оставалось внутри человека, тем больше появлялось их извне.

Уже 6 апреля и 21 мая 1722г. издаются два указа: первый из них "относится к антиминсам, на которых, ссылаясь на Большой Московский Собор, Синод запрещает изображение Господа Саваофа "в образе верхолетнего мужа", а также евангелистов в подобии животных с надписанием имени самих апостолов. Образ Саваофа предписывается заменять "начертанием еврейскими письмены Божия имени"^[3].

Указ в целом логичен, кроме последнего пункта, требующего начертания Божьего имени "еврейскими письмены". Можно подумать, что Бог не разумеет славянских букв. Но ведь своим Определением от 30 января - 8 февраля 1891г. Святейший Синод распоряжается на скрижалях "писать заповеди церковно-славянскими буквами, а не римскими"^[4].

Этот первый указ "по искусству" оказался живуч: уже в наши дни Божье имя начертали тоже "еврейскими письмены" на росписи возрожденного московского храма Христа-Спасителя.

Второе постановление от 21 мая 1722г. запрещает "иметь в церквах иконы резные, или истесанные, издолбленные, изваянные", "от неискусных или злокозненных иконников выдуманные, понеже не имеем, - говорится в указе, - богоизбранных художников, а дерзают истесовати их сами неотесанные невежды". "В Россию сей обычай от иноверных, а наипаче от римлян и им последующих, порубежных нам поляков вкрался"^[5].

А теперь давайте подумаем: могут ли постановления Синода той или иной Поместной Церкви носить обязательный характер для всех остальных Поместных Церквей? Ответ понятен... Даже на своей канонической территории срок действия аналогичных указов, как правило, ограничен. И забегая вперед, скажем: потому и потребовалась целая их серия, чтобы продлить «запрет» на скульптурные изображения в российских храмах. В противном случае, хватило бы и одного распоряжения.

Параскева Пятница, XVI в., Новгород

Это можно рассматривать в качестве временной дисциплинарной меры, ибо догматической основы здесь нет. Сравнивая изваяния мастеров классицизма для петербургских храмов со статуей св. Параскевы Пятницы (XVI в.) из новгородского Софийского собора или с многочисленными статуями св. Николы Можайского (тоже XVI в.), легко убеждаешься в позднейшем «окатоличивании» русской пластики. Чрезмерное её обилие, конечно, требовало борьбы с повредившимся духом времени. Но ведь борьба велась не за выздоровление духа, а против искусства (в том числе и против каноничного стиля иконописи).

Более того, Вселенскими Соборами даже догматы вводились преимущественно по формуле «благословляем» то или иное положение, а не «запрещаем» ему обратное. Вот норма для православных.

А если на Соборах и анафематствовали еретиков, то анафема, как правило, была сигналом о нераскаянном отступлении от вероучения, но не проклятием. Ригоризм запретительства есть черта, скорее, того же римокатоличества, чем православия.

И говорить сегодня о запрете всей Православной Церковью изваяний значит не понимать элементарных юридических норм, не разбираться в механизме действия церковного права.

Вышеупомянутый указ некоторые искусствоведы, даже церковные авторы и приняли почему-то за запрет скульптуры православной Церковью.

Чтобы настаивать на таком запрете, необходимо найти ему подтверждение в канонах одного из Вселенских или Поместных (признаваемых полнотой Церкви) Соборов. Но подобных подтверждений пока никто не привел. На страницах журнала "Новая Европа" мы подробно об этом писали^[6].

В словах майского Синодального указа "можно предположить отголоски тех колебаний между протестантизмом и римокатоличеством, которые в то время характеризовали церковную политику сподвижников Петра. Так, "латинник" Стефан Яворский был сторонником скульптуры в римокатолическом духе. Постановление же появилось, когда место Стефана Яворского занял протестантствующий Феофан Прокопович"^[7], - писал Л.А. Успенский.

Таким образом, первый запрет скульптуры вытекает не из канонических формулировок и определений, а больше из политических предпочтений.

Позже, 30 ноября 1832г., Синод примет новый указ о запрете скульптуры. На первый взгляд, это может показаться даже странным, ибо и на закате классицизма создается довольно много изваяний для храмов. Но, по всей вероятности, имелись в виду статуи не мастеров классицизма, оказывавших "значительное влияние на развитие изящного искусства в народе", а изделия скульпторов из народа, не получивших академической выучки и отсюда (судя по указу Св. Синода от 2 апреля 1835г.) ваявших "большей частью очень худо, без соблюдения надлежащей правильности". Впрочем, тут речь шла об украшении ИКОНОСТАСОВ, где "Величайше повелено избегать резных изображений", поскольку деревянная резьба потенциально была источником "опасности, которая может произойти и от ветхости". Однако позднее, уже не церковная, а светская власть статьей 91-й устава о предупреждении и пресечении преступлений (Т. XIV, изд. 1890 г.) распоряжается "равномерно не употреблять в церквах православных иконы резные и отливные, кроме распятий искусной резьбы и некоторых других лепных изображений, на высоких местах поставляемых".

Складывается впечатление, что научились надежней закреплять резьбу. Но почему тогда "на высоких местах" пластику применять разрешалось, а на низких - нет?

Ответ надо искать в VIII веке. Император Лев III Исавр начинал свою борьбу против иконопочитателей приказом удалить иконы «с видных наружных мест и, как говорили, поднимать их в церквах повыше» (А. В. Карташев). Второй иконоборческий Собор 815 г. «позволяет оставить иконы на высоких местах взамен назидания писаниями». Это объясняется тем, чтобы народ не прикладывался к иконам, не возжигал перед ними свечей и лампад, т. е. не воздавал священным изображениям должного почитания.

И вот в России XVIII – XIX столетий снова срабатывает такая же логика... Смысл (ипостась) не различается с формой его выражения (скульптурой). И как результат – новая, опять завуалированная под благочестие борьба с образом, но теперь – изваянным.

В данном поставлении скульптуры «на высокие места» можно уловить и другой оттенок – утрату богословского мышления, присущего «золотому веку» православия. Отто Демус подметил в средневизантийском храме нарастание топографической символики снизу вверх; эта символика сопровождалась определенной тональностью зоны: верхняя зона выдерживалась в светлой цветовой гамме, средняя - отличалась преобладанием насыщенных цветов, а нижняя - состояла из тяжелых, темных тонов^[8]. Изображение в какой-то степени "дематериализовывалось" по мере скольжения взора молящегося вверх.

В данном случае все происходило наоборот: чем выше находилось изображение, тем оно становилось материальней и объемней.

Никола Чудотворец. Меднолитая старообрядческая икона.

Можно было бы подумать, что запрет резных икон в нижних частях храма введен по чисто практическим соображениям: к примеру, не задеть резьбу лестницей, часто перемещаемой для замены свечей или для подливания масла в лампады, висевшие выше человеческого роста. Но нет... Противоречивая память о "порубежных нам поляках", или, точней, линия, проводимая Феофаном Прокоповичем, все еще, кажется, оставляла свой след: "В домах, кроме малых крестов и панагий искусной резьбы, также отнюдь никаких резных и отливных икон не держать" (статья 92). Государству не безразлично на рельефную или плоскую икону молится гражданин православного исповедания. "Вообще дозволяется лить из меди и олова и продавать в рядах только кресты, носимые на груди" (статья 93)^[9].

Это, безусловно, меры административного, полицейского порядка.

Иначе как объяснить тот факт, что статья 96 допускала старообрядцев "к вступлению в иконописные цехи с разрешения Министра Внутренних дел"? Ведь такая прерогатива, исходя из здравого смысла, должна была бы принадлежать епархиальному архиерею.

Ответ мы находим у о. Георгия Флоровского: еще с Петра "государственная власть самоутверждается в своем самодовлении, утверждает свою суверенную самодостаточность". И во имя этого своего первенства и суверенитета не только требует от Церкви повиновения и подчинения, но стремится как-то вобрать и включить ее в состав и в связь государственного строя и порядка. <...> Именно в этом вбирании всего в себя государственной властью и состоит замысел того "полицейского государства", которое заводит и учреждает в России Петр", - пишет о. Георгий. - "Государство берет от Церкви ее собственные задачи. Берет на себя безраздельную заботу о религиозном и духовном благополучии народа"^[10].

Аввакум. Современная старообрядческая икона.

А раз так, то от светского чиновника, пусть даже обер-прокурора, возглавляющего Св. Синод, ждать каких-нибудь богословских обоснований - занятие безнадежное. Его дело - "бдить". Филологи могут оценить всю "тонкость", парадоксальный словесный "изыск" постановления 506: «В святых храмах должно писать без каких либо иностранных кунштов"». Вот все, на что способен "надзиратель" за "Ведомством православного исповедания", как стали называть Церковь с эпохи Николая I. Государство-хозяин, по подсказке Синода, понимает: "церковная живопись в случае порчи должна быть своевременно поновляема (Определения Св. Синода от 31 августа 1722г. и от 23 апреля 1733г.), и к концу XIX века сознает: "в древних церквах ни под каким предлогом нельзя дозволить "возобновлять и изменять живопись без разрешения Св. Синода" (статья 95, т. XII, ч. I: Уст. Строит., изд. 1900), но древность и глубокую символику "якорных" крестов не хватает сил в середине XIX столетия осознать даже синодалам: "Кресты на церквах могут быть и четырех и восьмиконечные; в полулунном же основании крестов необходимости не представляется" (указ Синода от 30 декабря 1857г.). К концу первой четверти XVIII века утрачено понимание и образа св. благоверного князя Александра Невского в иноческом облачении. Синод рассудил, но не объяснил: "отныне того святого в монашеской персоне никому отнюдь не писать, - и о том послать куда надлежит крепкие из Синода указы, а в Сенате для известия сообщить ведение немедленно. А писать тот святого образ во одеждах великокняжеских" (Определение от 15 июня 1724г.). Годом раньше, 25 сентября 1723 г., запрещено "на иконах изображать Св. Модеста патриарха Иерусалимского со скотскими стадами". 28 сентября того же 1724г. принято в прямом смысле уничтожительное решение: "О публичном сожжении иконы с изображением на ней раскольника Аввакума": "<...> усмотрена небольшая икона, на которой написаны образ Спасителев с двумя аггелы, да престол, на котором крест осмиконечной, потир и протчее, а перед тем стоящая персона во одежде иерейской, имущая в одной руке Евангелие, а другая сложена противно Св. Церкви, по расколническому зломудрию, двуперсно". Судя по тому, как проходило расследование, нет уверенности, что сожжена была икона именно с изображением Аввакума. Вполне могли спалить и образ какого-нибудь святого, с утраченной надписью.

В "Полном собрании постановлений по Ведомству православного исповедания" наиболее употребительный термин - слово "запрещается". Запрет - неотъемлемая черта консерватизма. Но (парадокс!) в рассматриваемый период общество не проявляет особого интереса к своей старине, напротив, все иностранное устремляется потоком в Россию. Отсюда "инстинктивно" в церковной среде возникает склонность к охранительству.

Консерватизм, однако, бессилен противостоять инославным влияниям. Творчески он не переживает, а проживает наследие. Расточает, а не собирает. Буквалистское усвоение прошлого приводит только к «окостенению» жизни, но не к новым подходам. Их может дать лишь сам живой опыт, творчески осмысленный.

Икона Божией Матери, именуемая "Спорительница хлебов"

Прибегая к запрету печатания изображений "Божией Матери с наименованием "Спорительница хлебов" (Определение от 17 - 23 июля 1896 г.), хотя протограф образа был написан в 1889г. по заказу преп. Амвросия Оптинского, Синод якобы боролся против «нового итальянского письма» икон, к коим причислялась по причине самомышления и "Спорительница хлебов". А храмы в России продолжали украшаться иконами именно академического письма... Тем не менее, подобные иконы, с целью их изъятия, высматривались в среде "раскольнического населения", где они меньше всего могли быть.

Христофор кинокефал. 2-ая половина XVII в.

Логичней и актуальней выглядит запрет 1722г. на изображение "Св. Троицы в виде одного человека с тремя головами, иконы троеручицы с тремя естественными руками, вместо привески третьей руки, Св. Креста в виде змея, мученика Христофора с песьей головой и т.п." (Полное собрание законов, № 4079). Заметим: это реакция светской власти, а не Синода. Митрополит Ростовский Арсений (Мацеевич) два раза (в 1746 и 1770 гг.) обращался к Синоду с просьбой о запрещении "странных и ужасных" икон св. Христофора (очевидно, гражданский запрет не действовал) - и оба раза просьба иерарха даже не обсуждалась.

По всей видимости, из-за таких искажений закон и требовал: "Икон, принадлежащих частным лицам, в церквах не держать" (Полное собрание законов, № 41516).

Следующее столетие явило картину не лучше прежней: "Для того, чтобы церковная живопись, при строгом охранении преданий, соответствовала и требованиям искусства и чтобы церковная же живопись, как самая ближайшая к народу, могла оказывать значительное влияние на развитие изящного искусства в народе, Св. Синод признал весьма полезным посредничество Императорской академии художеств, между заказчиками и художниками при устройстве целых иконостасов, отдельных киотов и образов" (Определение Св. Синода от 27 марта - 14 апреля 1880 г.). Слово «изящный» с XVIII века занимает второе место по частоте употребления после слова "запрещается". "Это распоряжение свидетельствует о глубокой трагедии русского искусства: народу, обладавшему величайшей в мире художественной культурой, создавшему великое мировое искусство, понадобилось "развитие изящного вкуса", - горько замечает Л.А.Успенский, - и это, чтобы понять и принять чуждое этому народу искусство, которое являлось якобы следствием органического развития древнего (теория, столь любезная современным историкам искусства)"^[11].

Однако, некоторые из запретов, продиктованные "церковным духом, обратившим протестантскую обер-консисторию в Св. Синод", следует признать своевременными и необходимыми: "Запрещается распространять распятие, издающее свет в темноте, так как это изображение, составляя техническую новость, не составляет вместе с тем предмета потребности для православных храмов" (Определение Св. Синода от 5 сентября - 22 октября 1884г.). Действительно: фосфоресцирующее Распятие жутковато даже себе представить... А каково же будет на него смотреть и молиться?

Высочайший Указ от 6 июня 1823г. следовало бы сегодня переиздать в качестве Правительственного постановления: "Воспрещается делать и выставлять куклы и фигуры соблазнительные и оскорбительные для священного сана". Указ же Синода от 31 декабря 1852г. Государственная Дума обязана повторить в качестве закона для современной России: "воспрещается выставлять на показ в восковых, туманных и живых (читай: кино. - В.К.) картинах фигуры, изображающие Спасителя, Богоматерь, Тайную Вечерю, Апостолов и т.п., из уважения к чувству христианского благочестия".

Но что-то плоховато нынче с христианским благочестием, не говоря уже об уважении к чувству его.

В XIX веке с этим обстояло значительно лучше.

Оттого именным Высочайшим указом повелевалось: "продажу икон с аукциона воспретить" (30 апреля 1823г.), а "иконы, не имеющие ни риз, ни ценных украшений, аресту ни в коем случае" не подвергать (ст. 9773 п. 5 Уст. Гражд. Суд. Изд. 1892 г.). Было бы еще лучше не подвергать аресту иконы в ризах и с украшениями, но в XIX веке ценилась отдельно ювелирная работа.

Государственная власть требовала от священников: в селениях и деревнях наблюдать, "чтобы в домах православных прихожан святые иконы были содержимы во всякой чистоте" (статья 98 Устава о предупреждении и пресечении преступлений). Мера, конечно, петровская по духу, полицейская, да санитарная. Но вот следующая статья 99 этого же Устава не потеряла своей необходимости по нынешний день: "Запрещается делать и продавать какие-либо обыкновенные вещи с изображениями священными, как-то: печати и тому подобное". В древности печати с изображениями своих небесных покровителей имели русские князья; при раскопках в Новгороде найдена печать владычного наместника с изображением Богородицы Знамение. Но Русь тогда не знала секуляризма. Акт скрепления грамоты печатью был не просто юридическим актом удостоверения бумаги, как он сложился на Западе. Печать для русича - мало сказать, символ личности - это ответственность перед Богом; небесные покровители здесь выступали видетелями и одновременно благословителями договоров, зафиксированных на грамотах. Сама грамота иногда становилась священным предметом. Так, древние новгородцы, приглашая к себе князей, которым предстояло править после Ярослава Мудрого, требовали от них присяги "на всех грамотах Ярославлих"^[12]. Но в XIX веке заверка документа печатью - акт канцелярско-бюрократический. И статья 99 - лишь напоминание об этом.

В связи с развитием у нас "дикого" капитализма, уместно напомнить:

1. «Лицам нехристианских вероучений воспрещается писание икон, изготовление крестов и других подобных сему предметов чествования христиан, равно как и всякая вообще торговля всеми означенными предметами» (Определение Св. Синода от 31 января - 11 февраля 1885 г.);
2. "Запрещается привозить из-за границы всякие товары и вещи, имеющие характер неуважения к святыне, богохуления или кощунства, или же снабжение клеймами, ярлыками и т.п. со священными изображениями, коим придан такой же характер" (Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства Российской империи, 1895г., №33. С. 197).

Завершая разговор, следует честно признать: мы плохо усваиваем уроки истории. Да, оскудение и искажение веры, жесткие объятия государства не смогли разрушить "внутренней духовной жизни" Церкви, но это ведь - по милости Божией, людской заслуги здесь мало. "Внешняя жизнь", больше всего зависимая от людей, по сути не меняется: снова проснулась любовь к помпе, к размаху, к "изящным искусствам"... Если возрождение канонической иконописи и происходит, то преимущественно по инициативе снизу.

Будет ошибкой понимать нашу позицию как предложение Синоду и Патриарху строго контролировать художественное оформление каждого вновь возводимого храма.

История такой подход опровергла.

Но СОБОРНО напомнить об отношении Церкви к ее собственному искусству - мера сегодня просто необходимая и не терпящая отлагательств.

Многие данную постановку вопроса воспринимают и понимают в качестве проблемы эстетических вкусов. А о вкусах, мол, не спорят. Современные специалисты насчитали больше двадцати функций у иконы, среди которых эстетическая лишь одна из них, и не самая главная^[13].

Речь идет о вероучительной стороне искусства, о свидетельстве им веры.

Может ли Церковь равнодушно относиться к тому, чему она учит и чем выражает свою веру?

[1] Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. - Париж, 1937. - Репринт: Вильнюс, 1991. С. 82.

[2] Там же. С. 89.

[3] Успенский Л.А. Богословие иконы православной Церкви. - Париж: Изд. Западноевропейского экзархата МП, 1989. С. 356.

[4] Алфавитный указатель действующих и руководственных канонических постановлений, указов, определений и распоряжений Святейшего Правительствующего Синода (1721 - 1901 гг. включительно) и гражданских законов, относящихся к духовному ведомству православного исповедания. / Сост. С.В.Калашников. - Изд. Третье. - Спб: Издание И.Л.Тулузова, 1902. § 685. С. 166. В дальнейшем: Алфавитный указатель.

[5] Цит. по: Успенский Л.А. Указ. Соч. С. 356.

[6] См.: Кутковой В.С. Скульптура в храме // Новая Европа. Международное обозрение культуры и религии. - Милан - М: Христианская Россия, 2002. - №15. - С.147-156.

[7] Успенский Л.А. Указ. Соч. С. 356.

[8] Демус Отто. Мозаики византийских храмов. - М: Индрик, 2001. С.65.

[9] Алфавитный указатель. §§ 668, 669. С.83.

[10] Флоровский Георгий, прот. Указ. соч. С. 83.

[11] Успенский Л.А. Указ. соч. С. 372.

[12] Греков Б.Д. Избранные труды. - Изд. Академии наук СССР, 1959. Т.2. С.387.

[13] Лепахин Валерий. Икона и иконичность. - СПб., 2002. С. 312-343.