 |
 |
 |
 |
 |
 |  |  |  БЕСЕДЫ ИКОНОПИСЦА. архимандрит Зинон. |
| |||||
|
Священное Писание говорит: мир был создан как огромный благолепный храм, и Господь поставил в нем человека Царем и Священником. Человек должен был принять окружающее его пространство как дар Бога, хранить и возделывать его и возвращать Богу в благодарении, как жертву хвалы. Но человек отпал от своего призвания, стал воспринимать мир эгоистически, то есть стал в нем паразитировать, полагая, что все дано ему по заслугам. Христос восстановил человека в его чине и все творение в том виде, как оно было задумано Творцом. Христианин же соделывается сотелес-ником Ему в Таинстве Святого Причащения - Евхаристии.
За последнее время литургическая наука сделала много открытий. Найдены древнейшие списки богослужебных чинов и другие памятники литургического творчества. Они проливают свет на жизнь древней Церкви, на те ее аспекты, которые впоследствии претерпевали изменения по причинам историческим, случайным и по чисто человеческому произволу. И если говорить о литургическом возрождении, то, в первую очередь, - о необходимости устранения тех искажений, которые мы внесли в нашу церковную жизнь, и которые только мы сами можем устранить и исправить. У древних христиан днем Евхаристии был день Господень, то есть воскресенье, и большие праздники, а причащались они ежедневно, унося с собой Святые Дары. Каждодневное служение Литургии - это монастырская практика, вызванная желанием ежедневного причащения, которая позже распространилась по приходам.
Ныне, к сожалению, переживание Литургии, как единственной возможности восстановления из падшего состояния, притуплено. Главное условие для совершения Евхаристии - это собрание общины во главе с предстоятелем. Всех членов Церкви собирает вместе любовь ко Христу и друг к другу. О церкви и соборности много и с большим чувством говорили славянофилы, особенно Хомяков. Он определяет Церковь не как общество верующих (это употребляют все наши катехизисы), а как единую благодать Святого Духа, живущую во многих личностях. Это очень верно. Принцип соборности является отличительной чертой Церкви, и заботиться о его восстановлении обязаны все, хотя это требует много сил, времени, а самое главное - большого самоотвержения.
Частое причащение, если оно будет индивидуально, то есть каждый сам себе будет устанавливать время для причащения, ни к чему не приведет. Литургия - это общее дело. Молитвы Литургии не предусматривают двух категорий находящихся в храме: причащающихся и присутствующих. Поэтому Литургии без причащающихся или заказные Литургии совершенно немыслимы. Представьте себе: частное лицо заказывает общественное служение (что, собственно, и означает слово "литургия"), за которым никто даже не присутствует! Евхаристия - это Трапеза, Вечеря, в ней можно быть только участником: наблюдать, как обедают другие, по крайней мере, странно.
Почему Церковь не оставляет оглашаемых наблюдать, как причащаются верные, но многими возгласами "оглашаемые изыдите" повелевает им покинуть храм? Да потому, что служат, приносят благодарение все члены собрания, и это предполагает непременное вкушение Евхаристии. Оглашаемые же, не будучи просвещены Крещением, не могут участвовать в совершении Евхаристии. Так что говорить о присутствии за Литургией нельзя, в ней можно только участвовать. Мы сегодня, к сожалению, далеки от подлинного восприятия Евхаристии. Канонист XII века Феодор Вальсамон замечает, что в его время далеко не все христиане причащались за каждой Литургией, но они покидали храм вместе с оглашаемыми и кающимися. Даже патриарх, говорит он, когда не служил и не причащался, уходил из храма после чтения Евангелия. Ни о каком духовном причащении не может быть и речи. Церковь знает лишь реальное причащение: Евхаристия - святая, но пища.
Когда мы молимся: "хлеб наш насущный даждь нам днесь", во всей полноте и простоте этих неисчерпаемых слов мы просим Хлеба, сшедшего с небес. Ведь обычный хлеб получают и те, которые его не просят, и неверующие, и даже враги Божий. В греческом тексте слово "насущный" - "эпиусион": приставка "эпи-" означает "над-", "сверх-", то есть, в буквальном переводе - "надсущный", "сверхсущный", не обычный хлеб, а Тело Христово. Почему мы и произносим молитву Господню в Литургии перед причастием. Очень важно, чтобы причастие стало делом всей общины, которая именно для этого и собирается. В древности в Литургии участвовали все ее члены, хлеб и вино приносили верные (слово "просфора" означает "приношение", а в молитве проскомидии есть слова "помяни принесших и их же ради принесоша"), диаконы отбирали лучшее для совершения таинства, остальное же оставалось для агапы. Даже дети-сироты, находившиеся на иждивении Церкви и ничего своего не имевшие, приносили воду - это было их приношением. Во время проскомидии перед нами великая тайна: Бог посреди людей и Бог посреди получивших обожение благодатью Истинного Бога, воплотившегося ради них. Здесь - будущее Царство и откровение Вечной Жизни (Симеон, архиепископ Солунский).
Святитель Василий Великий советует христианам собираться для совершения Евхаристии четыре раза в неделю: в среду, пятницу, субботу и воскресенье, но как на идеал указывает на каждодневное причащение. Существует правило одного из Вселенских Соборов, которое, кстати, никто не отменял: если христианин без уважительной причины не участвовал в двух или трех Евхаристических собраниях, то есть не причащался, он отлучается от Церкви, вернее, он сам себя отлучает от Христа.
Я прекрасно понимаю, что высокой меры все вдруг достичь не могут. Но говорить об этом необходимо, стремиться к этому обязаны все. В Большом Катехизисе говорится, что ревнующим о спасении следует причащаться четырежды в год, или хотя бы раз в год. Сейчас это звучит странно. Никто этого предписания не выполняет, сама жизнь его отменила. Уже отец Иоанн Кронштадтский учил совсем по-другому.
Нельзя забывать, что богослужебный чин мы приняли от Византии вместе с верой. Наш чин Литургии содержит много элементов, которые вошли в него из византийского придворного обихода, так как патриарх и император были непременными участниками богослужения. Современному же человеку почти непонятна сама идея монархии и, разумеется, все обряды, связанные с этой идеей, выглядят как анахронизм, за которым ничего не стоит. Некоторые архиереи часто служат иерейским чином, по-моему, это хорошо, так как упраздняются многочисленные поклоны "ис полла" и прочее, что отвлекает от главного.
Отец Александр Шмеман в своей книге "Евхаристия. Таинство Царства" говорит, что русские эмигранты, находясь в очень стесненных обстоятельствах, когда храмами для них служили подвалы и гаражи, убедились в невозможности совершать Литургию в ее синодальном варианте со всей внешней торжественностью, со множеством входов и выходов. Зато какое реальное присутствие Христа ощущали они в этих убогих храмах! И этот опыт был для них очень полезен и поучителен.
Архимандрит Софроний (Сахаров) вспоминает: когда он жил в пустыне, к нему приходил монах для того, чтобы петь за Литургией. Их было только двое, но он замечает, что никогда не ощущал никакой ущербности, была та же полнота, что и при наполненном народом храме. Два-три человека - это уже собрание Церкви. Но подлинному восприятию Литургии несомненно должно предшествовать просвещение. Если сейчас все пение в храме заменить чтением (от этого богослужение нисколько не пострадает), многие поймут, что они приходят в храм не для молитвы. Величие Евхаристии не в том, чтобы она совершалась со всякой внешней торжественностью, а в том, что она есть неслыханный дар Божий человеку, то благо, которое "око не виде, ухо не слыша и на сердце человеку не взыде". ("не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку" 1 Кор. 2. 9)
Сейчас на приходах службу сокращают каждый, как хочет. А гораздо разумнее было бы привести все к единообразию. У греков, насколько мне известно, еще в начале прошлого века патриарх Анфим разработал устав для приходских храмов, и греки им пользуются до сих пор. Ведь у нас в Церкви - устав монастырский, в полном объеме его сейчас нельзя исполнить даже в монастыре. Всенощное бдение по уставу не совершается нигде, разве что только на Афоне, и то очень редко. Для того, чтобы совершить всенощное бдение, например, в праздник св. Афанасия Великого, сходятся монахи из нескольких монастырей, потому что монахи одного монастыря сделать это уже не в состоянии. У нас эта служба сокращена до двух с половиной - трех часов и все равно называется всенощным бдением, хотя в церковном уставе есть оговорка, что в малых обителях и в приходских храмах, где всенощного бдения не бывает по причине малочисленного клира, совершаются вечерня и утреня полиелеем в свое время, то есть вечером и рано утром. И я думаю, что сейчас именно это и необходимо. Надо очень хорошо знать структуру богослужения, все его части, чтобы понимать, что можно опускать, а что нельзя; что составляет сам костяк вечерни и утрени, и что было привнесено позднее.
Вот о. Александр Шмеман различает в чине вечерни четыре темы. Так как церковные сутки начинаются с вечера, а высшая форма молитвы - это славословие, то вечерня начинается с чтения или пения 103-го псалма - славословия Богу, Творцу всяческих. Затем идет тема грехопадения и покаяния - это "Господи воззвах" и псалмы 140, 141, 142 и уже позднее были прибавлены стихиры на "Господи воззвах", раскрывающие содержание дня или праздника. После этого следует тема пришествия в мир Христа - древний гимн "Свете тихий". И завершает вечерню тема суда и конца - "Ныне отпущаеши". Эти же четыре темы, но только в обратном порядке, порядке восхождения, составляют чин утрени. Утреня начинается с шестопсалмия - тема конца и суда. Существует неписаное монашеское предание, что Страшный Суд будет продолжаться столько, сколько длится чтение шестопсалмия. Затем идет тема пришествия в мир Христа - "Бог Господь и явися нам". Затем - тема грехопадения и покаяния - это библейские песни и канон. Потом - вновь тема славословия: хвалитные псалмы и Великое славословие, и затем это переходит в наивысшую форму славословия - благодарение - Евхаристию. Потому и вечерня и утреня являются приготовительными службами к Литургии, и если кто из верных желает участвовать в Евхаристии, он должен быть участником и этих двух служб. У греков на приходах утреня сразу же после Великого славословия переходит в Литургию - это вполне логично. У нас, в Русской Церкви, литургическую реформу рано или поздно придется предпринимать, потому что сама жизнь заставит это сделать.
Само название службы - вечерня или утреня, - пишет о. Александр Шмеман, - указывает, в какое время суток они должны совершаться. Здесь очень важен момент "богословия времени" - молитвой мы освящаем и самое время, которое Церковь призвана преображать в Царство будущего века. Поэтому ясно, что нужно бережно относиться к самому времени совершения богослужения, и Типикон очень часто указывает конкретные часы, когда должна начинаться вечерня, когда утреня и Литургия; Литургия может начинаться в любое время - и утром, и вечером. А то абсолютное равнодушие, с которым у нас, например, переносится утреня на вечер, объясняется тем, что богослужение воспринимается как чисто аскетический подвиг: самое главное - отстоять, а потому и неважно - когда.
Сейчас Литургию Преждеосвященных Даров даже в монастырях совершают утром. А должна она совершаться вечером. Почему? Потому что Литургия Преждеосвященных Даров всегда соединена с вечерней, и потому что пост продолжается до вечера. А после отпуста уже наступают сумерки, христиане, которые приобщились Свету Небесному, которые восприняли Христа, являются посланниками, апостолами и должны этот свет нести в мир, лежащий во тьме. Каждый христианин - это апостол, и главная цель его жизни - это свидетельство, миссия. И вот они идут во тьму этого мира, чтобы его просветить Тем Светом, Которому приобщились.
...Святые в Церкви были и будут до скончания века. Церковь всегда жива и всегда способна к творчеству. Было время, когда церковный устав еще не сформировался. Мы сейчас, например, пользуемся богослужебными текстами, которые записаны еще со времен Византии, а некоторые из них восходят к временам первохристианским, когда духовная жизнь била ключом. Богослужение тогда совершалось экспромтом, людьми, которых почитали "органами Духа Святого", через них сам Дух Святой изрекал высокие истины. Лучшее из произнесенного тогда записывалось, и мы до сих пор пользуемся этим. Для того, чтобы сейчас или в будущем приблизиться к такому же уровню духовного творчества, нужно добросовестно все изучить, вжиться в Предание. Кто-то из преподобных говорил: "Чтобы самому исполниться Духа, нужно стремиться к тому, чтобы слова псалмов Давидовых стали твоими словами". Тот, кто хочет достичь вершин духа, должен пройти определенный путь. Тогда только возможно творчество, тогда появятся слова новые, важные для данного времени. (Еще святой Григорий Богослов говорил: "Мысль, не выраженная словом, это движение оцепеневшего".)
У любого народа кроме обычного разговорного есть язык богослужебный, на котором общаются только с Богом. Богослужебный язык всегда более возвышенный, чем разговорный. Почему, к примеру, древнегреческий и латынь стали "мертвыми" языками? На них можно только писать стихи и философствовать, молиться, но не общаться на бытовом уровне. Существует учение о трех стилях: высоком, среднем, низком. Церковнославянский язык как раз относится к высокому. Оптинские старцы читали "Добротолюбие" только в церковнославянском переводе преподобного Паисия Велич-ковского; и святителя Феофана Затворника даже порицали за то, что он перевел его на русский язык. Они усматривали в этом переводе очень много неточностей.
В студенческие годы я часто замечал, что когда с шумной улицы входишь в храм и еще не уловил, что читают или поют, - сам ритм, интонации, сама мелодия церковнославянского языка уже настраивают на молитву. Когда я сознательно пришел в Церковь, это было в начале Великого Поста 1971 года, церковнославянского языка я не знал совершенно. В настольном календаре тогда был напечатан Великий канон Андрея Критского с объяснением непонятных слов и выражений. Перед службой я тщательно просматривал каждую часть канона и в храме уже понимал, о чем идет речь.
У христианина, хоть в малой мере ощутившего поэзию богослужения, рождается бережное отношение к каждому его слову. Когда переводили Священное Писание на русский язык, имели в виду только домашнее его чтение, это должно было помочь более осмысленному восприятию богослужебного языка. Но со временем, очевидно, эта проблема будет обсуждаться все острее, и вопрос о переводе богослужебных текстов на русский язык рано или поздно все равно встанет. Во всяком случае, "подвижные" части службы (стихиры, паремии, каноны), вероятно, переводить придется, если мы хотим, чтобы их не "отбывали", а молитвенно принимали. По-русски же надо читать "Апостол" и Евангелие, чтобы они не казались "памятниками", а говорили прямо сердцу и уму современного человека. Когда-то ведь и проповедь по-русски казалась невозможной - ее читали из "Толкового Евангелия" или "Пролога" по-славянски, а теперь это было бы странно. Только все должно совершаться по мере живого возрастания духа и любящего понимания полноты Божьего слова.
Митрополит Антоний Сурожский очень хорошо определяет послушание в своей беседе о Церкви. Послушание, - говорит он, - это не предание себя совершенно в волю другого человека, не подчинение себя ему. Само это слово происходит от корня "слушать", "вслушиваться". Человек, который отдает себя в послушание духовно более зрелому, должен вслушаться в его духовный и житейский опыт. И усвоить этот опыт как раз и нужно в послушании, чтобы не только вырасти в меру этого человека, а, возможно, его и перерасти.
От себя могу добавить то, что все, наверное, знают: послушание ни в коем случае не есть акт пассивный, а, напротив, непременно творческий! Потому что можно ни свою волю не исполнить, ни волю Божию, а исполнить волю другого человека, которая может быть и хуже моей собственной, - вот чего нужно бояться, а такая опасность всегда существует. Я должен абсолютно верить, что человек, которому я предаю себя в послушание, потребует от меня только исполнения воли Божией. На практике же я часто наблюдал, что духовники и духовные наставники требуют подчинения своей воле, - даже в таких вопросах, о которых существует уже мнение Церкви. Они навязывают свой личный взгляд и требуют его неукоснительного выполнения. Таким образом можно просто искалечить другого человека.
Духовное руководство - это страшная ответственность, поэтому многие святые, которые действительно имели духовный опыт, боялись браться за такое великое дело. Никто из нормальных людей не дал бы себя оперировать не хирургу, а просто какому-нибудь человеку, который никогда скальпель в руках не держал, - а ведь душа-то больше тела! Извращение понятия послушания произошло, очевидно, потому, что сейчас уже не совсем понятен и язык Добротолюбия, и смысл писаний древних аскетов. Например, понятие "старец" и "Церковь" были понятиями тождественными. Если кто-то обращался к старцу, он был уверен, что получит ответ не его личный, а Церкви. У нас же очень часто те, кто дают наставления другим, даже не удосуживаются узнать, что об этом думает Церковь.
Могу привести пример из своего опыта. Когда я только начинал писать иконы, мне все говорили, что древнерусская икона и византийская - это уже дело прошлое, и все это надо оставить, а вот какие в XIX веке писали, такие и нужно писать, а древние уже совсем никому не понятны. Я учился на юге, в Одессе, там древних икон вообще мало, и все храмы заполнены очень низкопробной живописью. Если бы я послушался таких наставлений, мне нужно было бы вообще оставить настоящую икону.
А ведь мнение Церкви относительно ее собственного искусства известно сейчас всем, кто хочет его знать! Так что послушание в конечном итоге - это послушание воле Божьей; воля Божия изложена в Священном Писании, и всякий, кто хочет ее узнать, должен его исследовать. Христос говорит: "Исследуйте Писания" (Ин. 5. 39). Это обязанность всякого христианина, это и есть духовное образование, это и есть богословие. И стремиться к исполнению воли Божией обязан всякий. Если кто-нибудь никогда не бывал в горах и хочет туда попасть, он непременно должен найти проводника. Тот, кто сам никогда в горах не бывал, не сможет вас вести или поведет так, что вы вместе с ним оттуда не выберетесь.
Протестанты тоже призывают исследовать Писание, но они отвергают Священное Предание. Мы исследуем Священное Писание только в рамках Священного Предания, которое в Церкви почитают наравне с Писанием и из которого Писание родилось. Только Церковь может по-настоящему толковать Священное Писание. Предание - это то, во что, по словам св. Викентия Лиринского, "верили повсюду, верили всегда, верили все". Все остальное может почитаться как местные обычаи, их можно уважать, им можно следовать, но нельзя их никому навязывать ни в коем случае!
Сейчас одной из главных проблем Церкви в России стала проблема образования - и богословского, и светского: жизнь ставит такие вопросы, на которые нужно отвечать очень компетентно и глубоко. У нас пока, к сожалению, таких серьезных богословов нет. Если бы не было Парижской богословской школы, не было бы и вовсе никакой богословской мысли. Среди некоторых верующих считается, что все это богословие не вполне православное. В Москве, в Даниловом монастыре запрещают продавать книги митр. Антония (Блума), уже не говоря о книгах о. Александра Шмемана или о. Николая Афанасьева. Это, конечно, очень печально.
Греки уже давно поняли, что не могут у себя на родине получить должное богословское образование, и потому всех способных молодых людей, согласных служить Церкви, посылают на богословские факультеты в европейские университеты. Они получают прекрасное образование, потом возвращаются и приносят пользу своей Церкви, - и это явление совершенно не новое. Как известно, св. Григорий Богослов, будучи сыном епископа, уезжал на целые десять лет в языческие Афины учиться риторике, философии и прочим наукам; там же он познакомился и со святым Василием Великим.
Ум византийцев, изощренный философской мыслью, требовал от Церкви ответа на свои вопросы в философских категориях. А Церковь всегда считала себя обязанной очень чутко реагировать на запросы мира, потому что главное ее назначение в мире - это миссия и, стало быть, диалог с миром нужно вести на понятном ему языке. Этим можно объяснить и соответствующее отношение к наукам. Тот же Григорий Богослов в одном из своих сочинений говорит, что некоторые, будучи сами невеждами, желают и всех видеть такими же. Церковь никогда не отвергала науку. Апостол Павел был, как известно, образованным человеком, философского склада ума.
Христос создал общину из галлилейских рыбаков, среди них не было образованных и знатных людей, и это про-мыслительно, чтобы в будущем никто не мог сказать, что это только для образованных, для знатных, это - не для меня. Христос избрал самое низшее в глазах мира и самое худшее в глазах мира, чтобы не могли иметь никакого преимущества ни образованные, ни необразованные. А потом в церковь пришли и образованные, и знатные, и великие, и ученые, и цари, - и всем там нашлось место.
Я думаю, что сейчас самое целесообразное для православных русских - поступать по примеру греков: посылать в университеты Европы своих кандидатов. Там согласны их принимать, но наше священноначалие на это не решается, - боится, чтобы они там не "потеряли веру". Это очень странно! Если вера такова, что можно отречься от нее при любом соприкосновении с другой традицией или с противоположным мнением, о потере такой веры и сожалеть не стоит.
Мне вспоминается аналогичный эпизод: в начале века ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии был еп. Анастасий. Однажды на Синоде он поставил вопрос о том, чтобы отправить в разные бенедиктинские монастыри Европы, - так как бенедиктинцы всегда славились своей образованностью, - нескольких способных образованных иеромонахов, чтобы они, усвоив традиции западного ученого монашества, потом вернулись и смогли это применять у себя в отечестве. Ему ответили, что, во-первых, они не смогут там соблюдать уставных постов, а, во-вторых, они там мигом "окатоличатся". Он очень резко ответил, что такая вера, которая легко может поколебаться, немногого стоит.
Некоторые думают, что стать православным - это значит "опроститься", отказаться от всей светской культуры. Я знаю очень многих людей с высшим образованием, со здравым образом мыслей, которые превратились непонятно во что, совершенно сознательно решив, что для того, чтобы стать благочестивыми православными, нужно поглупеть. Прошедшую жизнь они считали потерянной, перечеркнув все, что они знали и чему учились. А ведь если они в определенное время жизни пришли к вере, значит все, что к ней привело, было нужным.
Образование на Руси никогда на почиталось, к образованным всегда относились с подозрением. И судьба многих святых - Максима Грека, Паисия Величковского, Нила Сор-ского - печально известна. Но сама жизнь заставит задуматься над этими вопросами и решать их. Вся эта боязнь обновления, боязнь ереси говорит о том, что с верой не все в порядке - настоящая здравая вера ничего не боится.
Сейчас ни один православный христианин не верит, что солнце вращается вокруг земли, и земля - центр Вселенной, - а ведь так думали все отцы IV века. Что же, чтобы быть верными, нужно думать так же?! Или, вспомним, как св. Василий Великий считал, что земля сама производит мышей и жаб, но биологи совершенно справедливо с этим не согласятся. Мы живем в мире, где научные открытия имеют немалое значение, - в них проявляется величие Творца, ни одно открытие не может противоречить началам веры, - наоборот, они лишь утверждают ее и возвеличивают.
На возрождение церковной жизни можно надеяться, если приходы станут настоящими общинами, потому что приход и община - это совсем не одно и то же. Все ли знают, что у нас несколько миллионов баптистов? А ведь это все русские люди, которые не нашли себя в Церкви. Однажды Харчев, бывший председатель Совета по делам религии, выразился так (может, я не буквально его цитирую, но смысл таков): "Напрасно мы притесняли Церковь, от этого только умножились секты". Секты были для них страшны тем, что туда нельзя внедриться, подставить своих людей, - они сейчас же будут выброшены. А в приходе это сделать очень удобно. Вся беда наша в том, что всякий приходящий в храм не чувствует, что он приходит в единую семью, общество единомышленников, где о нем помнят, о нем заботятся, им интересуются, на него обращают внимание; и если человек в праздник не придет в церковь, его отсутствие будет замечено, к нему придут и узнают, что случилось, он будет не безразличен для других.
Люди сейчас все истосковались от одиночества, им не хватает глубокого общения, они, к сожалению, не находят этого в приходе церковном, где человека могут просто не заметить, и даже обидеть; пришел он - хорошо, не пришел - тоже хорошо, редко кто станет его искать, предлагать свою помощь. Общины в полном смысле этого слова у нас нет, и наша церковная жизнь индивидуализировалась, стала делом сугубо личным. Каждый живет и подвизается сам по себе, а поэтому часто не может воспринимать другого духовного опыта, который хоть в чем-то незначительном отличен от его собственного. Плоды этого - взаимное отчуждение, замкнутость, ожесточение.
Мне часто приходилось слышать от людей, ревнующих о спасении, странные слова: "Как было хорошо сегодня молиться - храм был почти пустой, никто не мешал, можно было спрятаться и сосредоточиться". Так молятся келейно. Христос потому и говорит: "Войди в клеть твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне..." (Мф. 6. 6). Но к церковной молитве предъявляются совершенно иные требования. Здесь все "едиными усты и единым сердцем" славословят Единого Отца Небесного.
Что община и приход - понятия не тождественные, очень полно сказано в книге о. Николая Афанасьева "Церковь Духа Святого". Собственно, Церковь - это и есть община, то есть - местная Церковь, в которой обитает вся полнота Вселенской Церкви. Сейчас появилась возможность восстановить в Церкви святоотеческую традицию богословия таинств, вернуться к подлинным основам церковной жизни, но на примере вновь открытых монастырей и храмов убеждаешься в обратном: восстанавливаются те же синодальные формы церковной жизни, которые исторически себя не оправдали и привели к катастрофе 1917 года.
Теперь у нас возмущаются наплывом протестантских проповедников с Запада и пытаются это прекратить. Но с такими явлениями силой бороться бесполезно, уже были такие опыты до 1917 года, - к чему они привели?! Церковь должна противопоставить этой проповеди свою, подлинно церковную проповедь. Для того, чтобы проповедь принесла какие-нибудь благие плоды, для того, чтобы она ударила в сердце другого человека и получила отклик, сам проповедник должен жить тем, о чем он хочет свидетельствовать, видеть в этом смысл своей жизни (поджигатели должны сами гореть!) - как апостолы. Ап. Павел пишет, что его Христос послал не крестить, а проповедовать, благовествовать (1 Кор. 1. 17).
Можно сказать, что главная проблема сегодня в нашей Церкви - экклезиологическая. Мы переживаем ту же ситуацию, которую переживала католическая церковь в пятидесятые годы, когда уже в воздухе носилась необходимость собора, но только все боялись что-либо трогать. Когда скончался папа Пий XII, папу Иоанна XXIII избрали только для того, чтобы заполнить место: ему было уже за восемьдесят, он был стариком. Но он сумел повернуть эту огромную, сложнейшую машину - я имею в виду структуру Западной Церкви - в этом его заслуга, это был великий человек, и я думаю, со временем Римская Церковь причислит его к лику святых.
То же самое и у нас происходит сейчас. Мы переживаем такое же оцепенение, боязнь расстаться со старым. Католики тоже были консерваторами, не меньше, чем православные, - никак со своей латынью не могли расстаться, со схоластикой не могли расстаться, (с тем образом благочестия, который был принят на Западе.) И II Ватиканский Собор был событием, конечно, выдающимся. Прежде всего, потому что переменилось отношение католической церкви к православной: раньше католики считали все восточные церкви схизматическими, а после Собора стали воспринимать их по отношению к католической церкви церквями-сестрами, хотя многие православные считают, что это лишь только на бумаге, а в жизни все совершенно иначе.
Но надо помнить, что и определения Вселенских Соборов в жизнь внедрялись не сразу, а в течение многих десятилетий и даже столетий. Будет и у нас Великий Собор, будет и у нас литургическая реформа. Может быть, она начнется снизу, подобно тому, как это было в Католической Церкви.
Бенедиктинский монастырь в Шеветони в Бельгии был поначалу очень гоним Ватиканом именно за свою любовь к Православию, его основатель отец Ламбер Бодуэн, известный как активный участник литургического движения, был отлучен от монастыря и сослан во Францию, и только когда папой стал Иоанн XXIII, о. Ламбер смог вернуться в свой монастырь.
Католическая Церковь уже поняла, что она многое утратила из того, что у нее было общего с Восточной Церковью, и пытается это у себя восстановить, и в этом тоже заслуга" II Ватиканского Собора. Сейчас никто не может упрекнуть католиков в том, что они лишают людей Чаши. Что касается филиокве, то теперь это вообще нельзя считать проблемой, и, тем более, - такие мелкие обрядовые разности, как квасной или пресный хлеб, употребление органа за богослужением, или бритье бороды, или целибат духовенства, который сейчас уже пришел и к нам.
