|
Множественное единство, которое мы зовем миром, с одной стороны дает картину исключительную по целостности всего сущего, а с другой представляет собою лестницу строгой иерархии. Первый взгляд приводит к безрелигиозному спинозовскому пантеизму, второй - к аллилуиа псалмов царя Давида. Пантеизм утверждает тождество природы и божества. И эта неразличимость божественной жизни от жизни природы приводит к безличному представлению о божестве. Религиозная натурфилософия видит в природе откровение божественного мира идей, не игнорируя бытие Божие как бытие абсолютной личности. Вселенная есть самообнаружение абсолютного. Вселенная по Шеллингу - есть раскрытый мир идей. Мировые тела есть видимое и познаваемое в конечности царство идей. Телесность есть форма объективизации бесконечного в конечном.
Оба взгляда - где природа возводится на степень бога и где Бог раскрывается в природе - будучи взаимно противоположны по своим исходным принципам, могут сойтись во внешних формах восторженного гимна природе. И безрелигиозный пантеизм (Спиноза) и религиозная натурфилософия (царь Давид) по-своему обнаруживают священное восхищение природой. Но обоим взглядам противостоит третье воззрение на природу как на механизм. Последний взгляд антирелигиозен и материалистичен. Все три взгляда имеют своих адептов в искусстве.
Единство жизненного процесса признают все монистические воззрения. Жизнь животных обусловлена жизнью растений. Растения выдыхают кислород. Животные вдыхают его. Животные отравляют воздух, растения очищают его. В явлениях электричества и раздражимости животного организма, в магнетизме и чувствительности обнаруживается родственность. В природе царствует необходимость, но одновременно и свобода. Природа - живой организм. Объединение свободы и необходимости Шеллинг называл абсолютным тожеством. Абсолютное - субъект и объект одновременно. Абсолютное объективно для самого себя. Природа, как и история, представляют собою откровение абсолютного. Мир - божественное творение и, как красота и искусство, выражает бесконечное в конечном. Отношения искусства к природе множественны. Но их можно объединить в несколько типичных схем: 1) искусство подражает природе, копируя ее, создает по выражению Платона "тень тени". В этом случае искусство стоит на ложном пути, и трудно защитить смысл подобной позиции. 2) Искусство стремится превзойти природу, состязается с ней, создает идеальные формы, которые приобретают значение канонов для подражания. Ложность этой позиции двояка: с одной стороны она также, как и первая, связывает художественное творчество необходимостью подражания, хотя бы и идеальным образцам, а с другой - направляет искусство по вымышленной дороге фикций. 3) Искусство есть сотворчество в отношении природы. Искусство творит, как творит и природа. И в этом смысле искусство и природа перекликаются друг с другом. Искусство, по Шеллингу, есть завершение божественного творения в произведениях гения. 4) Есть и еще одно из назначений искусства: раскрывать смысл природы в формах непосредственного восприятия. Смысл этот не может быть не религиозным. Ибо, если природа рассматривается как мертвый механизм или как безличный, довлеющий себе организм, то, собственно, искать в них смысла не приходится. Сама постановка вопроса о смысле природы возможна только при условии диалектического противопоставления природы, как бытия - инобытию, как ограниченного - абсолютному. Если абсолютное получает свое частичное раскрытие в природе как бесконечное в конечном, то природа приобретает смысл и оправдание.
Итак, искусство, и в частности искусство пейзажа, призвано раскрывать в художественном образе содержание природы, ее религиозный смысл, как откровение божественного духа. Проблема пейзажа в этом смысле есть проблема религиозная. Природа есть раскрытое, непосредственно усматриваемое божественное начало в его экзотерической форме. Природа представляет собою наиболее первоначальную форму откровения. Недаром религия дикаря проявляется в фетишизме и анимализме природы. Шеллинг говорит: "У нас есть более древнее откровение, чем всякое писанное откровение: это природа, заключающая в себе прообразы, не истолкованные еще ни одним человеком, тогда как предсказания писанного откровения уже давно получили осуществление и истолкование"[40]. Патристическая литература трактует природу как "второе откровение". "Второе" оно по силе выразительности, ибо первое откровение божественной сущности, данное в пророчествах, а потом в Евангелии, неизмеримо яснее и совершеннее. Максим Исповедник говорит, что Бог открывает себя человеку в других книгах: одна - мир, природа, другая - Слово Божие[[41]]. Мир есть дело премудрости и любви Бога и его свободного произволения. Назначение человека состоит в том, чтобы через соединение с Божеством привести к примирению и единению между собою и с Творцом все противоположности тварно-конечного бытия. Зло не имеет бытия. Оно небытие, отрицание бытия. Оно возможно только в области тварно-конечной воли. Оно не создано Богом, но явилось от свободной воли человека, вследствие устремления ее к ложной цели, противоречащей воле Творца, к самоутверждению, к небытию. Но грех не все доброе уничтожил в человеке. В нем осталось семя добра. Восстановление человека совершается через воплощение Логоса - боговочеловечение и человекообожение. Идея богочеловечества составляет сущность богословия св. Максима Исповедника. Вся история делится на две половины: боговочеловечения и человекообожения. Сначала Божество нисходит в мир и воплощается, а потом начинается процесс человекообожения, восполнение неполноценного существа путем его стремления к Богу и соединения с Богом в будущей жизни. Цель спасения достигается снисхождением Бога к человеку (объективная сторона вопроса) и восхождением человека к Богу (субъективная сторона)[42]. Григорий Богослов называет природу книгой Божией: "Небо, земля, море, словом - весь сей мiр, сия великая и преславная книга Божия, в которой открывается самым безмолвием проповедуемый Бог". Мiр управляется миром. "С прекращением мира и мiр перестает быть мiром"[43]. Вся вселенная управляется порядком. В природе установлена иерархия. "Ина слава солнцу, и ина слава луне; и ина слава звездам: звезда бо от звезды разнствует во славе", - говорит апостол Павел[44]. Под владычеством порядка - устройство и неизменная красота. "Беспорядок же и неустройство дали начало в воздухе бурям, в земле потрясениям, на море кораблекрушениям, в городах и домах раздорам, в телах болезням, в душе грехам"[45]. "Любящие мир - близки к Богу и ангелам Его"[46].
Пейзаж является изобразительным истолкованием природы. Природа - "книга Божия", "второе откровение". В природе раскрывается Бог. Природа восполняется Богом, и только в этой зависимости обнаруживается смысл природы. Художник призван к ее изобразительному истолкованию. Природа как книга о Боге преисполнена величия, красоты и мира. Там, где в природе проявляется хаос, отсутствует Бог. Не в буре, не в ветре, не в сильных волнениях природы явился Господь Илии, а в дуновении "хлада тонка, - и тамо Господь"[47].
Барочный пейзаж, полный смятения и драматизма, менее всего отражает идею "мира мiрови". Вот почему в религиозном искусстве всех времен и народов (Египет, Ассирия, Китай, Византия и прочие) природа изображается условно и полной покоя.
Пейзаж как понятие представляет собою художественный образ, через который художник раскрывает в природе божественную сущность, которая сама, в свою очередь, раскрывается в значительной мере через познание человеком в самом себе божественной жизни. Если идея Бога раскрывается человеку через самопознание, если антропоморфизм является неизбежной формой человеческих представлений о божественной сущности, как живой личности, то и природу мы познаём в духе антропоморфизма. Антропоморфизация природы в целях раскрытия в ней божественной сущности есть не что иное, как портретирование природы в пейзаже и даже больше: автопортретирование. Мы не можем познать сущность другого вне самопознания. Не может быть и объективного пейзажа. Художественный образ природы есть антропоморфизация ее, иначе говоря автопортретирование[[48]].
Повторение процесса природы в человеческом сознании есть не что иное, как процесс мифологизации. Пейзаж есть один из видов мифологического творчества, выражающий в формах художественного образа природы идею человеческого духа как божественного духа. Пейзаж - вид мифотворчества и вид религиозного искусства, трактующий природу как живое начало, озаренное божественным светом. Пейзаж, изображающий природу как мертвый механизм, - сатанинская клевета на природу и Бога. Натуралистический пейзаж атеистичен. Пейзаж призван выполнять великую миссию - восстановление отпадшей природы и возвращение ее к Богу. Это акт теургический. Такой пейзаж не может быть натуралистическим. Он может быть только реалистическим в высшем понимании реализма, как символа абсолютного. Или говоря иначе: такой пейзаж должен быть символическим, в том смысле, что символ является религиозным осмыслением реального.
Абсолютное тожество требует признания [такового] между Богом и вселенной. Но, одновременно, между ними существует различие и противоположность, ибо эта противоположность существует не за счет абсолютного единства, а благодаря ему. Если между Богом и природой утверждается неразличимое тожество, то мы имеем пантеистическую концепцию. Если между Богом и природой устанавливается дискретное различие, то налицо не сводящий концы с концами дуализм. Диалектическое единство между Богом и природой таково, что Бог, сообщая миру свою сущность, одновременно предоставляет ему и свободу. Противопоставление Бога и мира - результат тварности и конечности последнего. Противоположность мира Богу - результат отпадения мира от Бога, а отпадение - акт свободы. Свобода же необходима, ибо в противном случае мир не был бы "другим" в отношении Бога. Шеллинг исторический процесс отпадения, носящий центробежный в отношении Бога характер, называет Илиадой человечества, а центростремительный процесс возвращения к абсолютному - Одиссеей. Своеволие человека отрывает его от универсальной воли и ставит себя на его место. Зло - отсутствие добра. Но оно имеет и положительный характер, как активная противоположность добра. Быть злым - значит быть подчиненным духу себялюбия, которое заняло центральное место. Человек испытывает страх не перед злом, где он утверждает свою самость, а перед добром, требующим абсолютного самоотречения. Мир есть множественность. Бог - единство. Бог есть абсолютное тожество. Самосознающее абсолютное единство. Если единство мы противопоставляем множеству и в этом противопоставлении его сознаем, то Бог есть единство внутри себя раздельное и, одновременно, тожественное. "Я есть Альфа и Омега, Начало и Конец"[[49]]. Бог есть Альфа, как не раскрывшийся Deus implicitus. Бог есть Омега, как Deus explicitus (Шеллинг)[[50]].
Пейзаж как религиозная концепция в искусстве раскрывает идею восполнения ограниченности тварного мира в процессе его стремления к соединению с Богом. Пейзаж неполноценное природы возводит до степени полноценного, поскольку природа отражает в своей конечной тварной ограниченности божественное начало в его бесконечном совершенстве. Пейзаж как религиозная форма искусства призван показать в художественном образе потенциальную святость лика природы, поэтому пейзаж не только род философского искусства, но, в известной мере, и богословская концепция.
Выражение в пейзаже только своих, субъективных чувств, как это имеет место в импрессионистическом искусстве, является также сатанинской формой, в которой самость художника во всей ее субъективной ограниченности возводится в принцип мировосприятия. Пейзаж есть род духовного искусства, в котором художник стремится выйти за пределы своей ограниченной и, тем самым, неполноценной индивидуальности и узреть в космосе величие и святость Божьего Лика. Пушкинская "равнодушная природа"[[51]] противоположна мистическому восприятию Лермонтова и космически-религиозному Тютчева. Эта "равнодушность", усмотренная Пушкиным в природе, не случайна для него. Результатом ее являются многочисленные натуралистические пейзажи, написанные поэтом. Для Тютчева природа
Не слепок, не бездушный лик -И поэт слышит, как ветер
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...[[52]].
Понятным сердцу языкомПоэт видит, как зарницы
Твердит о непонятной муке[[53]].
Как демоны глухонемыеПоэт вспоминает
Ведут беседу меж собой[[54]].
Про древний хаос, про родимый...[[55]].Природа для него "разумное существо" с "кроткой улыбкой" или "зверь стоокий"[[56]]. Поэт сливается с миром:
Все во мне и я во всем...[[57]].Мир его "ночной души":
Он с беспредельным жаждет слиться...[[58]].
И бездна нам обнаженаИ такие чувства и мысли:
С своими страхами и мглами,
и нет преград меж ей и нами[[59]].
Дума за думой, волна за волной -можно было бы счесть за безличный, языческий пантеизм, если бы
Два проявленья стихии одной...[[60] title="«Волна и дума»"].
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай[[61]]., -
Живая колесница мироздания[[62]]не воспринималась поэтом в другом плане, в плане религиозного сознания. Для поэта Господь
Он милосердный, всемогущий,Поэт слышит в природе "Благовест всемирный"[[64]] и знает, что всю родную землю
Он, греющий своим лучом -
И пышный цвет, на воздухе цветущий,
И чистый перл на дне морском...[[63]].
В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя[[65]].И именно это религиозное восприятие природы подсказывает поэту
Невозмутимый строй во всем,Для Лермонтова природа также оживлена и преисполнена Божественного участия. Лик Божий отражается повсюду:
Созвучье полное в природе...[[66]].
Ночь тиха.
Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит[[67]].
...........
В небесах торжественно и чудно[[68]].
...........
И в небесах я вижу Бога[[69]].
Природа противоположна истории, ибо не обладает сознанием времени и памятью. Природа сама по себе лишена самосознания. Самосознающая себя природа становится Богом. Осознание природы порождает миф. Его изобразительная транскрипция создает пейзаж. Природа сама по себе - лишь письмена для Божественного откровения. В религиозном сознании человека природа становится натурфилософией как частью богословия. История, то есть самосознающий себя дух человечества, не мыслит вне времени и памяти. Для человека "Беспамятство, как Атлас давит душу"[70]. История - это память человечества о себе самом. Но история не есть только память о прошлом. История не только архив. Миф творится и в настоящем. Миф создает и будущее. У Януса два лика: прошедшее и будущее, объединенные в третье, то есть в единство этих двух ликов, - настоящее. Настоящее есть единство прошедшего и будущего. Оно начало и конец времен. Взятое как момент временного потока, настоящее становится мгновением, возникающим и исчезающим одновременно. Рассмотренное как синтез прошлого и будущего, где дискретность каждого из этих последних снята, настоящее поглощается вечностью. Для человеческого сознания настоящее неуловимо, ибо оно вечно возникающее и тотчас же исчезающее мгновение. Это представление привело Зенона к отрицанию движения, связанного с временем. Бергсон усматривал беспомощность человеческого разума - мыслить поток времен. Только творческая интуиция обладает непосредственным чувством жизни и сопряженным с ним ощущением времени, как непрерывности. В сознании Божества настоящее - одновременно и вечность. Вечность поглощает в себе и прошлое и будущее, движение и статику, мгновение и длительность, неповторимое и неизменное. Понятия времени - относительны и зависят от той системы, в пределах которой [время] существует и рассматривается[71]. Они суть понятия измерения и соотношения, понятия относительные. Вечность абсолютна, едина, неизменна, неизмерима. "Вечность, - говорит Григорий Богослов, - не есть ни время, ни часть времени, потому что она неизмерима"[72].
Природа противоположна и Богу и человеку. Для божеского сознания существеннейшим атрибутом является концепция вечности, для человеческого - историзм. Природа не обладает ни тем, ни другим. Природа не имеет памяти о прошлом. Она обладает настоящим как непрерывно текущим. Природа лишена интуиции будущего. Весь смысл существования природы заключен в настоящем. Она великий учитель и наставник настоящего. Человеческое сознание постоянно раскалывается между прошлым и будущим. Прошлое человек любит, несмотря на трагизм его необратимости. Будущее влечет человека мечтой и идеалами. Человек меньше всего в своем сознании живет текущим моментом. Он в сознании живет воспоминанием или раскаянием о прошлом и надеждой на будущее. Настоящее владеет нами интуитивно и ускользает от нас в сознании. Мы не умеем ценить его. Мы не умеем осознанно жить им. Мы постоянно попадаем в положение неразумных дев, ожидавших со светильниками Жениха. Они надеялись на будущее, и оно их обмануло. Мы свершаем немало грехов в надежде на раскаяние. Перед настоящим мы испытываем страх. Мы все время живем надеждой на капиталы завтрашнего дня. Между тем совершенное сознание монаха живет прежде всего настоящим. Отсюда необычайная полноценность каждого текущего момента и ответственность за каждый шаг. Недаром монахи-отшельники так близко сливаются с природой и умеют читать ее письмена. Природа живет только текущим моментом. Но в представлении человека это первоначальное, наивное настоящее природы возвышается сознанием его связанности с прошлым и будущим. В религиозном сознании монаха настоящее, как текучее и мгновенное, освобождается от наивности и непосредственности примитивного настоящего и освещается светом вечности. Каждый шаг в житии монаха оценивается им как настоящее, но рассмотренное sub specie aeternitatis[*], где все три момента времени соединены в одно, где прошлое входит в настоящее, а оба они полагаются в будущем.
Проблема времени в пейзаже получает четыре решения: 1) в историческом и ретроспективном пейзаже (Лоррен, Пиранези) природа воспринимается в аспекте прошлого времени. Подобный пейзаж является излюбленным романтиками. 2) В натуралистическом пейзаже царит настоящее, как мимолетное, текучее, неуловимое (Гоббема, Гоген, Моне и другие). 3) Пейзаж будущего встречается у Чюрлёниса, Богаевского. 4) В пейзаже символико-реалистическом, вскрывающем божественную сущность природы, каждое из отдельных взятых времен снято и совмещено в единство. Мгновение природы, ее текучесть, ее наивное настоящее приобретает значение мига вечности, где все три времени существуют не хронологически-последовательно, а одновременно. Настоящее, озаренное светом вечности, приобретает всю полноценность религиозно-осознанного бытия.
Одним из величайших гимнов, спетых природе, были псалмы Давида. Но это не пантеистическое славословие природы, это гимн Богу, воспетый пророком, это торжествующее и восхищенное аллилуиа Богу, Лик которого узрел поэт в природе, как выражение Бесконечного в конечном.
Все сотворил Господь и всем повелевает. "Повеление положи и не мимо идет"[73]. Всем определил место свое: "Зайцы и елени знают горы свои"[[74]]. Господь "дает снег, как волну; сыплет иней, как пепел". "Пошлет слово Свое, и все растает; подует ветром Своим, и потекут воды"[75]. И хвалят Бога и вышних Его, хвалят Бога все силы Его. "Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света", хвалите Его "огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его, горы и все холмы, дерева плодоносные и все кедры, звери и всякий скот, пресмыкающиеся и птицы крылатые"[76]. Вот исчерпывающие указания для пейзажиста, как строить ему художественный образ и какой смысл вкладывать в свои изображения природы. Одним из величественных славословий природы в изобразительном искусстве, представляющим иллюстрацию к мыслям псалмопевца, является рельефный орнамент на внешних стенах Дмитровского собора во Владимире (XII век). Хвалите Господа "на псалтири и гуслях. Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе". "Всякое дыхание да хвалит Господа. Аллилуиа"[77].
[40] Schelling. Philosophische Untersuchungen uber das Wesen der menschlichen Freiheit. [Перевод сделан Н.М. Тарабукиным. Он отличается от русского дореволюционного перевода 1908 года. Новый пер. см.: Шеллинг Ф.В.Й. Философские исследования о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах. - В его кн.: Соч. в 2-х т. Т.2. М., 1989, с.158].
[[41]] См. примеч.35. Ср.: Рим. 1, 20.
[42] Творения св. отца нашего Максима Исповедника. Сергиев Посад, 1916. [См. примеч.18].
[43] Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, архиепископа Константинопольского. Изд. 3-е. Ч.1. М., 1889, с.187-188 (Слово 6).
[44] Послание к коринфянам апостола Павла, XV, 40 [цитировано у Григория Богослова: Творения... Григория Богослова, ч.3. М., 1889, с.115].
[45] Творения... Григория Богослова, ч.3, с.115-116 [Слово 32, с.116].
[46] Там же, ч.1, с.187 [у Тарабукина ошибочно указана страница - 186; цитата не дословная].
[47] Пророчество Исайи [3 Цар. 19, 12].
[[48]] Эта мысль развита Н.М. Тарабукиным в статье "Пейзаж как проблема стиля". См. прижизненную публикацию в журнале "Печать и революция", 1927, №5, с.37-64 (под названием "Проблема пейзажа") или соответствующий раздел (с текстологическими вариантами) изданной много позже смерти автора монографии "Проблема пространства в живописи" ("Вопросы искусствознания" 1994, №1, с.319-336).
[[49]] Откр. 1, 8.
[[50]] Ср.: Шеллинг Ф.В.Й. Указ. cоч., с.94.
[[51]] "Стансы" ("Брожу ли я вдоль улиц шумных...").
[[52]] "Не то, что мните вы, природа..."
[[53]] "О чем ты воешь, ветр ночной?.." (синтаксически измененная цитата).
[[54]] "Ночное небо так угрюмо..."
[[55]] "О чем ты воешь, ветр ночной?.."
[[56]] "Песок сыпучий по колени..."
[[57]] "Сумерки".
[[58]] "О чем ты воешь, ветр ночной?.."
[[59]] "День и ночь".
[[60]] "Волна и дума".
[[61]] "Сумерки".
[[62]] "Видение".
[[63]] "Когда на то нет Божества согласья..."
[[64]] "Восход солнца".
[[65]] "Эти бедные селенья..."
[[66]] "Певучесть есть в морских волнах..."
[[67]] "Выхожу один я на дорогу..."
[[68]] Там же.
[[69]] "Когда волнуется желтеющая нива..."
[70] Тютчев. [У Тютчева:
Беспамятство, как Атлас, видит сушу -
Лишь Музы девственную душу
В пророческих тревожат боги снах.
("Видение")].
[71] Эйнштейн.
[72] Творения... Григория Богослова, ч.3, с.197 [Слово 38].
[73] Псал. 148, 6.
[[74]] Парафраз Пс. 103, 18.
[75] Псал. 147, 5, 7.
[76] Псал. 148, 3, 7-10.
[77] Псал. 150, 3, 4, 6.