Живописец Олисей Петрович Гречин. /УСАДЬБА НОВГОРОДСКОГО ХУДОЖНИКА XII ВЕКА/ Б. А. Колчин, А. С. Хорошев, В. Л. Янин

Естественной представляется попытка отыскать среди дошедших до нас произведений новгородской живописи работы, выполненные Олисеем Гречином и в его мастерской.

Что касается произведений станковой живописи, определенные возможности заключены в изучении состава избранных святых, на иконах интересующего нас времени. В частности, в самой осторожной форме укажем на икону «Знамение» из собрания П. Д. Корина, оборот которой занят изображением мученицы Ульяны. Долгое время его ошибочно определяли как изображение Параскевы Пятницы. В Варварином монастыре, согласно «Описанию семи новгородских соборов» XV в., в соборной церкви существовал на полатях алтарь, посвященный святой Иулиании. Следовательно, эта святая особенно почиталась именно варваринскими черницами. К сожалению, икона «Знамение — Ульяна» в очень неудовлетворительном состоянии сохранила изображения многочисленных святых на полях, а анализ их состава мог бы дать основу нужной атрибуции.

Икона Спас Нерукотворный. Новгород, XII в. Икона Поклонение Кресту, оборотная сторона иконы Спас Нерукотворный

Вполне вероятна принадлежность Гречину знаменитой двусторонней иконы «Спас Нерукотворный — Поклонение Кресту», находящейся ныне в Успенском соборе Московского кремля (рис. 76). Новгородское происхождение этой иконы и ее связь с церковью Образа, где она была главной храмовой иконой, выяснены В. Н. Лазаревым, а Г. И. Вздорнов привел убедительные доказательства тому, что она была написана в связи со строительством нового храма Образа в 1191 г. Усадьба Гречина находилась в близком соседстве с церковью Образа, а сам художник работал именно тогда, когда строилась и украшалась эта новая церковь.

Однако Олисей Гречин писал не только иконы, но, как это явствует из летописного сообщения 1196 г., и фрески. Ко времени его деятельности в Новгороде относится несколько монументальных живописных работ. В 1189 г. «коньцаша церковь пишюще святого Благовещения» (т. е. Благовещенскую церковь в Аркажах); в 1196 г., как мы уже знаем, была расписана Пречистенская надвратная церковь в детинце; в 1199 г. «испьсаша церковь святого Преображения на Городищи. В то же лето испьсаша церковь в Русе святого Спаса владычъшо в манастыри». Фрески Пречистенской церкви не сохранились; от росписи Преображенской церкви в Старой Руссе до нас дошли небольшие фрагменты; значительные участки живописи XII в. имеются в Благовещенской церкви; нередицкая («святого Преображения на Городищи») живопись до последней войны существовала практически во всей полноте, когда с нее снимались копии, делались фотографии и описания.

«Росписи Спаса-Нередицы, являвшиеся крупнейшим средневековым живописным ансамблем не только в России, но и во всей Европе, были почти полностью варварски уничтожены фашистами во время их оккупации Новгорода. Для русской культуры гибель росписей Нередицы — это ничем не вознаградимая утрата, потому что в них новгородские черты выступали с такой силой, как ни в каком другом памятнике. Фрески Нередицы поражали своей изумительной сохранностью и ни с чем не сравнимой полнотой в подборе сюжетов, которые почти исчерпывающим образом знакомили зрителя с системой средневековой росписи. Кто не имел счастья видеть фрески Нередицы, тому трудно составить достаточно полное представление о монументальной живописи средних веков».

Мы привели здесь это мнение крупнейшего знатока средневекового искусства В. Н. Лазарева не только потому, что оно наглядно характеризует высокий уровень искусства живописи в Новгороде 90-х годов XII в., но и в связи с тем, что исследователи нередицкой росписи насчитывают в ней до десяти различных манер. Иными словами, именно в этом ансамбле, исполнение которого привлекло, вероятно, практически всех новгородских художников того времени, владевших искусством фресковой живописи, наиболее перспективным представляется искать и Олисея Гречина.

Рассмотрим прежде всего два сюжета этой живописи, которые давно уже породили не исчерпанные до сегодняшнего дня научные дискуссии.

В запрестольной алтарной композиции Нередицкой церкви изображен весьма необычный деисус (рис. 77 и 78). По сторонам Христа-священника слева в медальоне помещен традиционный Иоанн Предтеча, справа в медальоне — традиционная Богоматерь, однако вместо титлов Л5НР0с> она снабжена надписью ДПЯ Д'ШРОЙ. Н. П. Кондаков усматривает здесь «попытку живописца осмыслить непонятную ему надпись ДГ1Д Л/ШР1Л, бывшую, по-видимому, на шаблоне, с которого он писал», и считает эту композицию за повторение очень древнего оригинала, «восходящего к той поре, когда наименование Богородицы св. Марией не было еще забыто». Справедливо неудовлетворенный таким объяснением Н. П. Сычев выдвинул другую версию истолкования, предположив, что Иваном в крещении звали инициатора постройки каменной Нередицкой церкви новгородского князя Ярослава Владимировича, а Марфой — его жену. Это мнение было поддержано В. Н. Лазаревым как «убедительное».

Существуют, однако, обстоятельства, не позволяющие согласиться с предложенным Н. П. Сычевым объяснением, которое и само по себе кажется натянутым из-за вопиющего нарушения канонической композиции в столь ответственном месте храма.

Ярослав Владимирович был в весьма сложных отношениях с Новгородом. Приглашенный впервые на новгородский стол в 1181 г., он уже в 1184 г. был изгнан новгородцами: «... выведе Всеволод, прислав, свояк свои из Новагорода Ярослава Володимириця: негодовахуть бо ему новгородьци, зане много творяху пакостии волости Новгородьскеи» 8. В 1187 г. он вторично стал новгородским князем, однако в 1196 г. в результате конфликта, возникшего из-за нежелания новгородцев воевать с черниговцами, его снова изгнали, после чего Ярослав некоторое время, заняв Торжок, собирал в свою пользу уже не принадлежавшие ему доходы с Новгородской земли. В 1197 г. он снова владеет новгородским столом. В 1198 г. Ярослав строит Нередицкую церковь: «...заложи церковь камяну князь великыи Ярослав, сын Володимирь, вънук Мьстиславль, в имя святого Спаса Преображения Новегороде на горе, а прозвище Нередице; и начата делати месяца июня в 8, на святого Федора, а концяша месяца сентября» 10. Однако уже весной 1199 г. «начяша Новогородци совет творити, еже изгнати им князя своего Ярослава Владимеричя с княжениа из Новагорода» и, в результате чего «прислав Всеволод, выведе Ярослава из Новагорода и веде и к собе; а из Новагорода позва владыку и посадьника Мирошку и вячыпии мужи по сын». Посольство за новым князем отправилось летом 1199 г., во время этого путешествия 24 августа на Селигере умер архиепископ Мартирий. Летопись о росписи Нередицы сообщает уже после описания всех этих событий. Следовательно, церковь расписывали уже тогда, когда Ярослав Владимирович был изгнан из Новгорода и думать о помещении в росписи его патрональных изображений было уже ни к чему.

Жена Ярослава покинула Новгород вместе с ним. Существует летописное известие: «Toe же зимы явися знамение в луне, месяца декабря в 24 день, а на утрие преставися княгини Ярославля, свесть великого князя Всеволода Юрьева сына Долгорукаго; и положена бысть в монастыре пречистая Богородици в сестрине»3. Это известие записано под 6708 г., формально соответствующим 1200 г. нашего летосчисления, однако расчет по астрономическим таблицам устанавливает, что полное лунное затмение наблюдалось 24 декабря 1199 г. Богородицкий (Княгинин) монастырь, в котором погребена свояченица Всеволода, находится во Владимире. Однако о жене Ярослава Владимировича известна еще одна подробность. Перед изгнанием из Новгорода она основала там Молотковский Михалицкий монастырь. В позднейшей летописи этого монастыря рассказывается: «В лето 7707 видя княгиня Ярославляя Елена сон: явися бо тогда преподобный отец наш Михаил Малеин, и постави княгиня церковь пресвятей Богородицы в обители на Михалице». Как видим, поздняя традиция именует княгиню Ярослава Еленой. Что же касается ранних источников, им вообще неизвестно, как звали эту женщину.

Сложнее обстоит дело с христианским именем Ярослава Владимировича. Поздняя Никоновская летопись XVI в. действительно дважды называет его Иоанном. В 1181 г. «послаша новогородци к великому князю Всеволоду Юрьевичю в Володимер, просяще себе у него князя; он же даде им князя Ивана, нарицаемого Ярослава Владимерича, своего своака». В 1183 г. «новогородци выгнаша от себе из Новагорода князя своего Ивана, глаголемаго Ярослава Владимерича, своака князя Всеволода Юрьевичя Владимерскаго». Эти сообщения, на первый взгляд, прекрасно подтверждаются ктпторской фреской Нередицы, которая и представляет собой второй дискуссионный сюжет (рис. 79).

В надписи этой фрески фрагментировано первое слово: «...нъ о боголюбивы кнаже вторыи Всеволодъ, злыя обличя, добрыя любя, живая кормя и вся църковьныя чины и манастырескыя ликы милостивенн имая, о милостивьче, кто твоя добродетели может воспета, но даждь убо церствие небесное съ всеми святыми угожешими ти въ бесконечьныя веки, аминь». Фотография надписи дает возможность прочесть еще одну букву первого ее слова — «а», т. е. видеть здесь: «...анъ» и восстанавливать утраченное имя как «Иоанъ» (рис. 80).

Ю. Н. Дмитриев привел доказательства вторичности ктиторской фрески относительно всей остальной росписи Нередицы: «Рассматривая штукатурку в нише ктиторской фрески, можно видеть — и достаточно ясно — край слоя, находящего с поверхности арки на поверхность стены, т. е. обычное расположение слоев. Однако вслед за этим швом у самого ребра ниши находится второй шов другого слоя штукатурки, лежащего на первом. Этот второй слой на восточной стороне арки в одном месте, по краю, отпал, и обнаружилось, что а) первый слой был расписан (красная кайма обрамления по ребру), и второй слой нанесен на остатки этой расписанной поверхности; б) первый слой вместе с нижележащим, предварительным, слоем штукатурки перед нанесением второго слоя был сбит, срублен и оставлен лишь у самого края ниши с тем, очевидно, чтобы не повредить живописи стены. Следовательно, должен быть сделан вывод, что ктиторская фреска не входила в первоначальный состав росписи и заменила собою какое-то другое изображение».

Подтверждая этот вывод наблюдениями над индивидуальными стилистическими особенностями фрески, Ю. Н. Дмитриев делает, однако, неверное заключение, что она якобы изображает Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского, и была написана около — вернее, после — 1246 г. в связи с кончиной этого князя. Во-первых, не существует никаких документальных свидетельств о каких-либо «ремонтных работах памятника, которые имели место около середины XIII века»; во-вторых, если такие работы и были, они не могли стать сколько-нибудь значительными, коль скоро на протяжении всего последующего времени Спас-Нередицкая церковь сохранялась как целостный ансамбль конца XII в.; в-третьих, самого наличия таких работ (если бы они были) совершенно недостаточно, чтобы их возможный инициатор оказался главным действующим лицом ктиторской фрески; в-четвертых, Ярослава Всеволодовича в крещении звали не Иоанном, а Феодором.

На ктиторских фресках изображаются основатели церкви или ее возобновители. Приведем в качестве примера ктиторскую фреску церкви Ивана на Опоках в Новгороде. На ней в XV в. были изображены святые Никита и Иоанн Новгородские: первый — как лицо, при котором была сооружена первоначальная деревянная церковь Ивана на рубеже XI—XII вв.; второй — как инициатор капитальной перестройки этой церкви в 1184 г. Как выяснил летом 1979 г. П. А. Раппопорт, в процессе этой перестройки были перебраны все стены храма до самого основания. Уместным было бы на этой фреске упоминание князя Всеволода Мстиславича или епископа Ивана Непьяна, при которых на рубеже 20-х и 30-х годов XII в. возникло первое каменное здание храма, но сама одиозность этих лиц в глазах последнего возобновителя церкви Ивана на Опоках Евфимия II, по-видимому, воспрепятствовала их включению в эту живописную летопись храма. Евфимий II, как известно, был идеологом антимосковской, т. е. антикняжеской, борьбы. Что же касается Ивана Попьяна, его имя было исключено из церковных поминаний.

Таким образом, по логике вещей на ктиторской фреске Спас-Нередицы мог быть изображен лишь князь Ярослав Владимирович, если только строительству каменного Нередицкого храма в 1198 г. не предшествовал деревянный. Опираясь на показания Никоновской летописи, мы как будто не должны сомневаться в правомерности отождествления князя на ктиторской фреске Нередицы с Ярославом Владимировичем. Однако в действительности Ярослава в крещении, вопреки показанию Никоновской летописи, называли отнюдь не Иоанном.

От этого князя к настоящему времени сохранились 22 свинцовые вислые печати, оттиснутые четырьмя парами матриц, которые несут изображение архангела Михаила и святого Димитрия. Ярослав был сыном Владимира Мстиславича и племянником Ростислава Мстиславича. Последнего в крещении звали Михаилом, поэтому Владимир Мстиславич Михаилом не мог быть, а в паре обозначенных на буллах христианских имен отцу Ярослава Владимиру должно принадлежать имя Димитрий, а ему самому — имя Михаил.

Ктиторская фреска, таким образом, не имеет отношения к Ярославу Владимировичу, но, по-видимому, именно она стала источником позднейших сведений о принадлежности Ярославу имени Иван, коль скоро, наблюдая надпись фрески в XVI в., ее толкователи, знавшие, что каменная церковь была построена при Ярославе Владимировиче, должны были связывать эту надпись только с ним.

Отсюда проистекает следующий вывод. Если ктиторская фреска, написанная не позднее XIII в., называет основателем церкви Спаса некоего князя Ивана, значит каменному храму предшествовал деревянный, как это и бывало постоянно, и наша задача выяснить, какой князь в действительности на ней изображен. Среди новгородских князей XII в. пять в крещении назывались Иоаннами: 1) Владимир Всеволодович (1136 г.), князь-младенец, сидевший на столе полтора месяца после изгнания из Новгорода его отца Всеволода Мстиславича; 2) Святополк Мстиславич (1142—1148 гг.), сын Мстислава Великого и родной брат Всеволода Мстиславича; 3) Ярослав Изяславич (1148—1154 гг.), внук Мстислава Великого, племянник Всеволода Мстиславича; 4) Святослав Ростиславич (1158—1160, 1161—1167 гг.), внук Мстислава Великого, племянник Всеволода Мстиславича; 5) Мстислав Ростиславич (1160-1161, 1175-1176, 1177-1178 гг.), внук Юрия Долгорукого.

Резюмируя наблюдения над деисусом и ктиторской фреской Нередицы, можно акцентировать внимание на двух важных обстоятельствах. Во-первых, каменной Нередицкой церкви предшествовала деревянная, построенная при одном из князей Иванов XII в. Во-вторых, коль скоро роспись храма была предпринята после изгнания из Новгорода князя Ярослава Владимировича, бессмысленно искать в ней связанные с ним патрональные изображения. В частности, проблема патроната не имеет отношения к возможным истолкованиям надписи ЛПЯ Л1ЯР0Л при изображении Богоматери в алтарном деисусе.

Полагаем, что разгадка этой надписи содержится в орфографии одного из берестяных автографов Олисея Гречина. Как уже отмечено, в грамоте 545 он трижды пишет ЖЙРОво, причем в последнем случае: Л'1ЯРО-в, т. е. титлы Богоматери передает не через Л1НР во, а через Я, завершая первое слово заменяющей Ъ буквой О, т. е. в русской огласовке. Поэтому Икона Знамение — Ульяна из собрания П. Д. Корина Икона Спас Нерукотворный — Поклонение Кресту Спас-Нередща. Деисусный Иоанн Предтеча Спас-Нередица. Деисусная Богоматерь Спас-Нередща. Ктиторская фреска Спас-Нередица. Легенда ктиторской фрески Спас-Нередица. Фрески алтаря на деисусной фреске генетически возводится к указанному способу сокращения имени Богоматери. Предшествующее слово ЛГМ не должно смущать, ведь говорили же «Святой Спас», «святый боже», «Пресвятая Богородица», таким образом, — греческая калька русского обозначения пресвятой Богородицы.

Но в то же время указанное совпадение единично, и поскольку оба случая (надпись на фреске и берестяная грамота 545) относятся к рубежу XII— XIII вв., мы вправе заподозрить индивидуальную особенность писавшего, предположив участие Олисея Гречина в росписи Спас-Нередицкой церкви и конкретно — в работе над ее деисусной композицией.

Сделав это предположение, рассмотрим в целом систему росписи Нередицкого храма. «Начиная с купола как обычной главы церковной росписи Нередицкая церковь строго воспроизводит все основы византийского храмового живописного цикла и заложенной в нем богословской идеи». В куполе изображен не Вседержитель, а Богочеловек в своем вознесении. Круг поддерживают шесть ангелов. В следующем ярусе апостолы принимают на себя руководство миром, среди апостолов — Богоматерь с ангелами по сторонам. Еще ниже — пророки. В парусах евангелисты, между ними — два нерукотворенных образа и иконы Иоакима и Анны. В верхнем ярусе алтаря — Христос ветхий деньми между архангелами Михаилом и Гавриилом, передающий идею Троицы. Ниже — престол уготованный, с орудиями страстей. Под ним всю нишу алтаря занимает фигура Богоматери Великой Панагии как символ церкви христианской, оставленной на земле по вознесении господа; по сторонам ее — Борис и Глеб как символ сопричастности русской церкви к церкви вселенской. По тягам арок — обычные медальоны с изображением сорока севастийских мучеников (рис. 81).

Ниже Богоматери — обычная Евхаристия с двояким причащением и двумя изображениями Спасителя. Еще ниже — святители, размещенные в два ряда по причине узости апсиды. Под окном апсиды — деисусная композиция. Из ряда святителей в алтарную нишу вынесено изображение Петра Александрийского, который, как известно, отказывался сидеть на своем престоле. Напротив него — изображение Ильи с вороном. На алтарных столбах, кроме того, изображены диаконы.

Вполне характерны изображения в жертвеннике и диаконнике. В жертвеннике — Богоматерь Знамение с поклоняющимися ей фигурами, одна из которых — Алексей человек божий; здесь же преподобные. В диаконнике — Предтеча и сцены из его жизни, а также ряд святых жен. Нет смысла связывать предтеченские сюжеты с возможным патронатом основателя церкви князя Ивана. Такие сюжеты вполне традиционны для новгородских диаконников XII в. Вспомним тот же набор изображений в диаконниках Рождественского собора Антониева монастыря и Благовещенской церкви в Аркажах. В глубине верхних люнетов храма — громадные фигуры архангелов Уриила, Рафаила и Селафиила. Под ними в поясах размещены композиции с ветхозаветными и главным образом евангельскими сюжетами. На западной стене, под хорами, — композиция Страшного суда.

Все это соответствует канонам, и нет смысла искать здесь локально исторические идеи. Иное дело — фигуры святых, занимающие все остальное пространство росписи, порой сгруппированные по разрядам воинов, преподобных и т. д., но порой выделенные в аркадах или же в медальонах. Больше всего нас должны занимать такие акцентированные фигуры на столбах храма, в нижнем ярусе росписи, смысл которых — знаменовать связь с небом того конкретного храма, где онж изображены. Именно такие фигуры являются возможными носителями ктиторской идеи. В качестве примера укажем наиболее поздний из известных нам. В росписи Георгиевского собора Юрьева монастыря, выполненной в 1827 г. при архимандрите Фотии на средства графини Анны Алексеевны Орловой после капитальной перестройки храма, на столбах помещены изображения святых Фотия и Анны как небесных патронов земных инициаторов обновления храма.

Кто же изображен в нижних ярусах нередицкой росписи на столбах церкви? Таких особо выделенных, акцентированных изображений — 12, по четыре — на западных столбах и по два — на восточных. Пять из них — изображения святых жен: Иулиании, Евфросинии, Феодосии, Евдокпи, Февронии (последнее имя написано позднее по другой, возможно иной, надписи). Одно изображение (святого мученика) не определяется по имени. Женские изображения, к сожалению, не могут быть анализированы с должной достоверностью, поскольку мы практически не знаем христианских имен женщин рассматриваемого времени, пригодных для идентификации..

Рассмотрим семь мужских фигур, которые доступны для такого анализа.

На северной грани юго-западного столба помещено в медальоне изображение мученика Никифора.

Никифором звали киевского митрополита, поставленного на кафедру в 1182 г. Год окончания его святительства неизвестен, но он упоминается еще в 1198 г., когда строилась Нередицкая церковь. В Новгороде Никифор II пользовался особым уважением: в 1197 г. «постави церковь на острове святого Никифора Мартурии архепископ». Умер Никифор II не позднее рубежа XIII вв. В списках митрополитов ему наследуют Гавриил, Дионисий и Матфей. Гавриила и Дионисия летописи не знают, но сведения о Матфее появляются уже в 1211 г.

На восточной грани того же столба — в аркаде изображение святого Мартирия.

Мартирием звали новгородского архиепископа, избранного на кафедру в конце мая или в начале июня 1193г., хиротонисанного 10 декабря того же года и умершего 24 августа 1199 г. Мартирий, таким образом, — современник строительства каменной Нередицкой церкви.

Наличие этих двух изображений дает ключ к дешифровке смысла других, им подобных. Однако эту дешифровку приходится начинать сильным сомненнем по поводу определения одного из интересующих нас изображений. На южной грани юго-восточного столба, т. е. как раз напротив уже рассмотренного изображения мученика Никифора, согласно данным В. К. Мясоедова, помещено изображение еще одного «святого Никифора». Эта фигура в изданиях не воспроизводилась и не уцелела после разрушения церкви в 1941 г.

Противопоставляя «святого Нпкифора» мученику Никифору, В. К. Мясоедов тем самым противопоставлял и канонические типы изображений. Иными словами, «святой Никифор» юго-восточного столба — не мученик.

В православном месяцеслове имеются следующие Никифоры (естественно, не называем поздних русских святых с этим именем): пять мучеников (31 января, 9 февраля, 10 марта, 17 июня, 13 ноября), преподобный (19 апреля) и патриарх Цареградский (2 июня, перенесение мощей 13 марта). Если В. К. Мясоедов прав, здесь мог быть изображен либо патриарх, либо преподобный. Между тем, должны были бы существовать весьма веские основания для их помещения в столь парадном месте двух Никифоров. «Святой Никифор», к примеру, мог бы быть патроном киевского митрополита Никифора I, если деревянная церковь в Нередице была сооружена в его святительство. Однако Никифор был на киевской кафедре с 1104 по 1121 г., когда в Новгороде княжил не Иван, а сначала Мстислав — Феодор Владимирович, а затем Всеволод — Гавриил Мстиславич.

Нет ли здесь позднейшего искажения или неправильного прочтения надписи? Ведь вполне вероятная здесь надпись ЯП ФО се ыт ни при утрате ее нижних частей может быть прочитана как ЯП ФО OG (РЪ) ни (КИ), тем более что канонические типы святого Никифора, патриарха Цареградского, и святого Нифонта, епископа Кипрского, практически неразличимы. Если это так, приглядимся к датам владычества Нифонта, новгородского епископа XII в. Он пришел в Новгород уже хиротонисанным 1 января 1131 г. и умер 21 апреля 1156 г.31 Его современниками были новгородские князья Иваны — Святополк Мстиславич (1142—1148 гг.) и Ярослав Изяславич (1148— 1154 гг.). Не при одном ли из них была основана первоначальная деревянная Нередицкая церковь?

На северной грани северо-восточного столба помещено изображение в медальоне святого Мины.

Это имя известно нам из берестяной грамоты 558, адресованной Олисею Гречину. Так звали. попа, который дважды — в грамотах 549 и 558 — заказывал Олисею храмовые иконы, в том числе и образы шестикрылых ангелов для алтарной преграды какой-то только что построенной церкви, нуждавшейся в украшении иконами. По-видимому, имеются достаточные основания предположить в земном Мине иерея только что построенной Нередицкой церкви, принимавшего участие в ее украшении. В таком случае мы наблюдаем на столбах церкви отражение всей иерархической триады: митрополит, архиепископ, иерей.

Однако эта триада нуждается в очевидном дополнении. Поскольку русская церковь входила в систему константинопольской патриархии, естественным было бы видеть среди изображенных и святого, соименного вселенскому патриарху. С 1191 по 1198 г. патриархом был Георгий II Ксифилин, патроном которого является великомученик Георгий. Не это ли изображение остается не расшифрованным на южной грани северо-восточного столба Нередицкой церкви?

Наиболее важным для нас оказывается изображение на западной грани юго-западного столба. Здесь в медальоне помещен пророк Елисей, соименный Олисею Гречину.

Последнее интересующее нас изображение — на восточной грани юго-западного столба, где в аркаде помещен преподобный Нестор.

Если в галерее патрональных изображений имеется ангел-хранитель художника, то почему бы там не быть и ангелу-хранителю зодчего? Разумеется, можно говорить об этом в самой предположительной форме, поскольку никаких опорных фактов для такого утверждения не имеется.

Итак, мы приходим к предположению, что Олисей Гречин был не только участником росписи Нередицкого храма, но и главным художником в этом предприятии. Это согласуется с данными о его социальном лице и месте в новгородской иерархии. Лицо столь высокого состояния вряд ли могло занимать в артели художников подчиненное, второстепенное положение.

Исследователи по-разному определяли число художников, работавших одновременно над нередицкими фресками, сходясь между собой в том, что их было много. В. К. Мясоедов говорил о десяти пошибах, или манерах, письма, представляющих поразительное разнообразие. М. И. Артамонов, выделив пять принципиально отличных групп, пришел к аналогичному выводу: «Можно утверждать, что в исполнении ее, не считая ктиторской п сходных с нею наружных композиций, принимали участие не менее восьми мастеров». Ю. Н. Дмитриев писал: «С достаточными основаниями можно прийти к заключению, что вся роспись была исполнена шестью мастерами». В. Н. Лазарев поддержал мнение В. К. Мясоедова и М. И. Артамонова, но находил достаточно аргументированными признаки выделения лишь трех основных мастеров, отметив, что другие манеры письма, хотя и существуют, но «обнаруживаются с гораздо меньшей четкостью». Особо отметим мысль В. Н. Лазарева: «Работавшие в Нередице художники составляли артель, возглавлявшуюся старшим мастером, который не мог допустить слишком большого расхождения стилей. В противном случае не получился бы тот целостный ансамбль, который так поражает в Нередице».

Нас сейчас интересует именно этот старший мастер, предположительно идентифицируемый с Олисеем Гречином. Казалось бы, вопрос о его авторстве может быть решен элементарно просто. Если индивидуальность Гречина проявляется в специфическом обозначении Богоматери, значит, ему принадлежат эта фреска и все остальные, обнаруживающие с ней стилистическое тождество, т. е. все работы, отнесенные М. И. Артамоновым к «первому», по его классификации, мастеру, а именно: Илья, питаемый вороном; святая Евдокия; первый ряд святителей до окна; второй ряд святителей, кончая Григорием Богословом, и правая половина Евхаристии; в верхних частях храма: Спас чрепий в замке западной подпружной арки; евангелист Марк в юго-западном парусе и праотец Аким в замке южной аркп; в простенках окон барабана: нророки-Аарон, Илья и Иона; в купольной композиции Вознесения: ангел справа от Богоматери и следующие за ним апостолы Петр, Матфей, Марк, Андрей, Филипп, Варфоломей и Фома; из ангелов, несущих ореол, — три расположенных, с западной и южной его сторон; кроме того архангел Рафаил на южной стене, в люнете. В. К. Мясоедов характеризовал манеру этого мастера так: он выделяется «очень широкой и смелой манерой и резкими светами, переходящими в глубокие тени, напоминает технику некоторых энкавстических икон IX—X вв., уцелевших в монастыре св. Екатерины на Синае». М. И. Артамонов отмечал: «Манера этих изображений живописная по преимуществу. Отличается грузными пропорциями фигур с большими головами и большими же неловкими дряблыми руками. Характерны типы одутловатых ликов с длинными, толстыми, вислыми носами, большими глазами с тяжелыми веками, с отвисшей нижней губой. Уши с верхним концом в виде завитка. Складки одежд простые, тяжелые и криволинейные. Широкая манера лепки ликов с резкой светотенью, густыми красками, отличаясь некоторой сбитостью форм, все же создает впечатление пространственности их, округлости».

Однако этот мастер — не Олисей Гречин. В попытке атрибуции ему конкретных фресок мы должны отталкиваться от особенностей надписи, но эта надпись сделана вовсе не тем мастером, который писал деисусную Богоматерь и остальные перечисленные здесь фрески. Обратимся снова к наблюдениям М. И. Артамонова: «Надписи у большинства изображений (только что перечисленных. — В. Я.) отличаются особым начертанием букв и часто встречающимся окончанием имен на о: Марко, Акимо, Иевано, Яково, Авиво. Надписи нижнего ряда святых в алтаре исполнены другим почерком, тем же, что и у изображений на северной стене алтаря. У Акима первоначальная надпись характерного для рассматриваемого стиля почерка, с окончанием на о (Акимо), переписана (Аким) почерком, встречающимся в надписях изображений другой группы».

Что же написал этот «второй» мастер, бывший и автором надписи при изображении деисусной Богоматери? Это в алтаре: Христос на горнем месте, Иоанн Предтеча в деисусе, Петр Александрийский, мученик в медальоне, первый ряд святителей до окна, второй ряд святителей, кончая Иоанном Златоустом, евангелист Иоанн в северо-восточном парусе, апостолы Павел, Иоанн, Лука, Иаков и Симон в купольном Вознесении.

О стиле этих росписей М. И. Артамонов пишет следующее: «Манера II группы изображений может быть охарактеризована как графическая или даже „орнаментальная"». «Мясоедову она кажется примечательной „поразительной лепкой", приближающейся „к манере мозаики апсиды св. Софии Солунской". Фигуры имеют стройные пропорции, небольшие круглые головы с широкими скуластыми ликами. Маленькие, узкие, широко расставленные глаза с низкими бровями, тонкий с овальным утолщением на конце нос, полные губы и продолговатые уши с одним или с двумя выступами внутри — определяют особый тип лика, свойственный изображениям этого стиля. Характерны также небольшие руки, тщательно вырисованные с обозначением мускулов. Преобладающее изобразительное значение рисунка, тщательно и точно исполненного тонким красным контуром, усиленным затем темно-синей краской, и орнаментальный характер наложения светов тонкими белильными мазками, описывающими скулки, щеки и другие части ликов, обусловливают плоскостность изображений»

По фактуре живопись второго мастера отличается более жидкими сочными красками и желтоватым высветлением ликов. Плотное желтоватое высветление ликов отмечено М. И. Артамоновым и как особенность изображения деисусной Богоматери, а также Ильи с вороном, написанных «первым» мастером. Надо полагать, что указанные фрески были дополнительно прописаны «вторым» мастером для достижения стилистического единства нижнего ряда алтарных композиций, где он взял на себя и исполнение всех надписей, что лишний раз говорит о главенстве в артели художников этого «второго» мастера, а это вновь совпадает с нашим основным выводом.

И. Э. Грабарю принадлежат слова: «Памятники древнейших эпох почти всегда безымянны, и нет никакой надежды установить когда-либо имена безвестных мастеров, расписавших фресками русские храмы XI, XII и XIII веков». Археологические исследования Новгорода говорят об обратном. Такая надежда есть!