 |
 |
 |
 |
 |
 |  |  |  |  «ВИДЕНИЕ ПРОРОКА ДАНИИЛА В РУССКОМ ИСКУССТВЕ XV-XVI ВЕКОВ» Л.В. Нерсесян |
| |||||
|
Среди важнейших источников византийской и русской иконографии "Страшного Суда" особое место занимает эсхатологическое видение пророка Даниила (Дан. VII). Отдельные иконографические мотивы, восходящие к этому тексту, присутствовали уже в древнейших композициях "Страшного Суда", однако только с XVI века в ряде русских икон видение Даниила иллюстрируются практически полностью и приобретает значение самостоятельного сюжета, как бы "обрамляющего" общую картину Суда. Наиболее ранний пример такого рода представляет собой икона из Благовещенского собора Московского Кремля, исполненная псковскими мастерами после пожара 1547 года, которая, по-видимому, стала образцом для более поздних произведений.
Поскольку развернутая иллюстрация видения Даниила присутствовала уже в росписях собора Рождества Богородицы Снетогорского монастыря во Пскове (1313 г.), можно предположить, что иконографическое решение "Страшного Суда" из Благовещенского собора восходило к особой традиции, существовавшей в псковском искусстве (это предположение было высказано В.Д.Сарабьяновым (Сарабьянов В.Д. Иконографическая программа росписей собора Снетогорского монастыря (по материалам последних раскрытий). // ДРИ. Византия и Древняя Русь. К 100-летию Андрея Николаевича Грабара (1896-1990). СПб., 1999. С.240). С другой стороны, сохранившиеся произведения XV - первой половины XVI веков также содержали ряд новых иконографических мотивов (видение четырех царств, изображения самого Даниила и ангела, толкующего видение, аллегорические изображения четырех ветров), что позволяет выделить несколько этапов формирования новой иконографической схемы "Страшного Суда".
Как известно, к канонической книге пророка Даниила и ее толкованиям (прежде всего - древнейшему толкованию св. Ипполита Римского), восходит обширный корпус произведений, получивший широкое распространение в византийской и русской книжности. К их числу относятся "Откровение Мефодия Патарского", апокрифические видения Даниила, эсхатологические пророчества из жития Андрея Юродивого и некоторые другие пророческие тексты, которые дошли до нас как самостоятельно, так и в виде отдельных фрагментов в составе различных исторических и богословских сочинений. Вслед за канонической книгой Даниила, они раскрывали эсхатологические перспективы мировой истории как череды "погибельных" земных царств, на смену которым должно придти вечное Небесное Царство. На основе подобных текстов формировалось представление о "богоизбранности" Византийской империи, ее особого исторического предназначения, которое будет полностью реализовано в "последние" времена.
После отпадения Византии от "истинной" веры и взятия Константинополя возникает необходимость обосновать передачу сакрального авторитета империи новому "священному царству" - Московской Руси. Для этого, наряду с прочими, использовались и эсхатологические тексты, восходившие к книге пророка Даниила (один из наиболее характерных примеров такого рода - заключительная часть "Повести о взятии Царьграда"). Примечательно также, что с конца XV века текст Даниила становится едва ли не главным источником для эсхатологических поучений и рассуждений на темы "Страшного Суда" -от преподобного Иосифа Волоцкого (заключительная часть второго слова против новгородских еретиков - "О втором пришествии Христовом") до Ермолая Еразма (книга о Святой Троице - разделы "О втором Страшном Суде" и "О Страсе").
Таким образом, особая популярность канонических и апокрифических текстов, связанных с именем пророка Даниила, определила их важную роль в процессе сложения новой иконографической схемы "Страшного Суда". Череда земных погибельных царств противопоставлялась здесь вечному царству праведных, которое наступит с пришествием Небесного Царя и Судии: "И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его - владычество вечное, которое не прейдет и царство Его не разрушится" (Дан. VII, 14). Подобные смысловые акценты прослеживаются уже в произведениях раннего XV века: фресках "Страшного Суда" из Успенского собора во Владимире и, в особенности - в иконе из кремлевского Успенского собора, где видение четырех царств располагается в одном регистре с развернутым изображением рая и шествия праведных в рай.
С наибольшей полнотой эта идея реализуется в развернутой иконографической схеме середины - второй половины XVI века, где в одном регистре располагаются изображение шествия Сына Человеческого к Ветхому Деньми и появившееся несколько раннее изображение Небесного Иерусалима - как образа вечного царства праведных. Близкое по смыслу сочетание сюжетов присутствовало также во фреске "Символ Веры" из Архангельского собора Московского Кремля. Шествие Сына Человеческого по облакам к Ветхому Деньми ("и паки грядущего со славою судити живым и мертвым") располагается здесь над центральным сюжетом композиции - развернутым изображением рая с Христом и праведниками, вкушающими небесное блаженство ("жизни будущего века").
Особое значение сюжетов из книги пророка Даниила в русском искусстве XVI века обнаруживается также при обращении к поствизантийским композициям "Страшного Суда", где также могло присутствовать аллегорическое изображение четырех царств - в виде четырех царей с соответствующими надписями, которые иногда изображались восседающими на четырех зверях (один из наиболее ранних примеров такого рода - росписи трапезной лавры св. Афанасия на Афоне, исполненные около 1512 года).
