7 ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР (787 г.). А. В. Карташов.

Вселенские соборы (стр. 493-502)

Местом нового созыва была намечена Никея. Город, недалекий от столицы, и все же это была не сама вечно бурлившая и делавшая дворцовые перевороты столица. Город, славный по воспоминаниям о 1 Вселенском соборе. Так как епископы прежнего созыва разъехались и папские легаты были уже в Сицилии, императрица в мае 787 года начала рассылку приглашений по всей империи к прежним делегатам на новый съезд в Никею. Папа откликнулся одобрением этого нового созыва собора. В своем письме к Карлу Великому он пишет в западном стиле: et sic synodum istam secundum nostram ordinationem (!) fecerunt. Вот образец западных иллюзий о смысле действий Востока.

Делегаты были в большинстве прежние: те же два пресвитера Петра от Рима; те же формально прикрытые представители трех арабских патриархатов - Иоанн и Фома. На первом месте подписывались римляне, затем патриарх Константинопольский и за ними уже представители прочих патриархов - Иоанн и Фома. Фактически председателем и руководителем прений был Тарасий. Ирина и Константин лично не присутствовали в Никее. Их представляли: комит (граф) Петрона и начальник штаба Иоанн. Впоследствии патриарх Никифор в письме к папе Льву-3 называет этот собор "собором 350 отцов".

Никифор был молодым секретарем на соборе и знал положение дел. Число присутствующих действительно доходило и до 350, и даже до 368. Но максимум полноправно подписавшихся не превысил 308. О числе заботились, чтоб собор был не малочисленнее иконоборческаго собора 754г., на котором было не меньше 338 человек. Особенностью собора было привлечение на него множества монахов, покрывших 131 подписью деяния собора под главенством Саввы, игумена Twn Stoudiwn, и Платона, игумена Sakkoudewnoj.

Хотя и говорится во вступлении к протоколам собора, что монахи вместе с императорскими чиновниками не были решающими членами - kaqesqentej, а лишь sumparontej kai akrowmenoi, но на втором заседании было постановлено, что они имеют право голоса. Монахи спросили сами: имеют ли они право подавать свои голоса? И получили через Тарасия утвердитиельный ответ, что "таков порядок, что каждый из присутствующих на соборе голосует свое убеждение".

Таким образом, монахи "в своем чину", но были с правом решающего голоса. Еще на "разбойничий собор" 449 г. Диоскор вызвал Сирского авву Бар-Цауму (Варсуму), и тот полноправно подписал его акты. На 4 и 5 соборах монахов в члены соборов не приглашали. На 6 (соборе) их было 6, а здесь уже масса. Доказательство того, что участие на соборе и право в церкви рождается из моральной силы. На апостольском соборе под председательством апостола Иакова участвовали "в своем чину" все братия, т.е. все решительно, ибо "у всех верующих была одна душа". Так и теперь у собора с монахами исповедниками за иконы "была одна душа". Благодаря участию в соборе множества монахов одобрение его деяний обеспечивалось во всей толще церковнаго мнения.

Всего было 8 заседаний собора: первое - в Никее, в церкви святой Софии, 24 сентября 787 года и последнее - в присутствии императоров в Константинополе 23 октября. Таким образом, собор был сравнительно кратким. Посредине между сидящими по обычаю положено было евангелие. Лишь на пятом заседании по предложению римских легатов поставлено было на следующий раз принести икону и поклониться ей. Настолько отвыкли от употребления икон.

Тарасий открыл заседание собора краткой речью и всех пригласил к той же краткости. Начали с вопроса о приеме в общение епископов, запутавшихся в иконоборчестве. Вопрос интересный в том смысле, что мы в первый раз видим формально каноническое исследование его по древним образцам в обстановке вселенскаго собора. Древность решала вопрос проще, по духу церковнаго учения. Здесь выступают на сцену история и археология. Сверх того, решение затруднялось тем, что в соборе вскрылась наличность двух ясно выраженных течений. Одно воплащалось в Тарасии. Течение умеренное, снисходительное, искавшее мира гражданскаго и церковнаго. Эти люди государственнаго интереса и государственной опытности понимали историческую и психологическую природу иконоборчества как заразительное общественное переживание и увлечение. Понимали, что его надо изжить постепенно и не без компромисса для отдельных лиц. Это течение руководилось византийской "икономией", грубее - политикой.

Другое воплащалось в монахах. Их интересовала только церковная сторона и ревность о чистоте канонов. Отсечение больных членов им казалось безусловно необходимым. Склонности лечить их силами здоровых у них не было. При соглашении этих разнохарактерных тенденций самый вопрос был освещен с придирчивой строгостью.

Испытуемые епископы разделены были на три очереди. В первую вошли самые "нетрудные" для решения персонажи. Во вторую - более трудные и в третью - еще более. Испытуемые, ваидимо, отнюдь не добровольно явились сюда, ибо технический термин говорит, что они были в судебном порядке "приведены". Санкцией была императорская власть. Но арестованы они не были и в собор входили по вызову без судебных приставов, кроме епископа последней очереди.

На первое же заседание введены были трое епископов первой очереди: Василий, митрополит Анкирский, Феодор, митрополит Марликийский, и Феодосий, епископ Амморийский (Фригия). Суждение о них, по видимости, было так благоприятно подготовлено, что только выслушали из их уст прочтение их покаянных заявлений, и они сроазу приняты были в сущем сане и посажена на места своих кафедр на соборе. Покаянные заявления этих епископов состояли в исповединии своих ошибок. Феодосий Амморейский, например, признавался, что, заблуждаясь, он много худого говорил о чтимых иконах. А теперь он говорил положительно и более определенно: "Что касается до изображения в церквах, то, я полагаю, прежде всего изображать икону Спасителя и Богородицы из всякаго вещества: золота, серебра и различными красками, чтобы всем было доступно домостроительство спасения. Считаю так же полезным изображать жизнь святых, чтобы труды и подвиги их были известны народу, в особенности простому, кратко обрисовались в его сонании и поучали его. Если царским портретам и фигурам, отправляемым в города и села, навстречу выходит народ со свечами и кадильницами, оказывая почтение не изображению на облитой воском доске, но самому императору, то насколько более следует изображать икону Спасителя, Его Матери и святых!" Один из епископов по заслушании такой речи даже воскликнул: "Речь почтеннаго епископа Амморейскаго вызвала у нас даже слезы".

Умеренные устами Тарасия просто констатировали, что вот "некогда бывшие обвинителями православия, ныне стали его исповедниками. Великое сокрушение сердечное показал Феодосий!". Согласились с этим и монахи, но просили отметить в протоколах, что они в этом случае приемлют покаявшихся как "обратившихся из ереси". Вслед за тем на то же первое заседание введены были 7 епископов второй очереди (...). Суждения о них затянулись и были перенесены на следующее заседание. Именно эти епископы обвинялись, что они в прошлом году вели в Константинополе особые агитационные собрания и срывали собор. Теперь они заявляют, что из чтения святых отцов они убедились в истине иконопочитания, а в прошлом году действовали "по неведению и неразумию".

Странновато было это признание в своем невежестве со стороны епископов, да еще активных бунтовщиков. Искренно ли было их обращение? Сам Тарасий ставил им довольно скептические вопросы. Льву Родосскому: "Ну и как же это ты, батюшка мой, до сих пор восемь или десять лет проепископствовал и только нынче убедился?" Допрашиваемые объясняли дело привычкой и создавшимся новым воспитанием: уже укоренилось давно новое учение и они из школы вынесли его. Тарасий заметил: "Тем труднее поддаются излечению застарелые болезни". И "Церкви не полезно принимать священнослужителей от худых учителей". На это Ипатий Никейский заметил: "И все-таки совесть взяла верх!"

Тарасию казалось, что покаяния достаточно. И Савва Студийский верил, что Бог привел этих епископов на путь истины. Но представитель "восточных" Иоанн заявил, что им, монахам, еще трудно решить вопрос, ибо неясно: по какой же норме нужно произвести прием этих лиц? С правом ли священства и в сущем ли сане?

Началось чтение правил: 1) Апостольское - 51; 2)Никейское - 9; 3) Ефесское - 3 (2,4); 4) Василия Великаго к Амфилохию - 188; Василия письма - 251,263,99,240; 5) Ефесский собор о мессалианах; 6) Кирилла Александрийскаго письма - 57,56; 7) святаго Афанасия к Руфиниану; 8) примеры из "Истории" Сократа, Феодора чтеца, из Деяний Халкидонскаго собора, из жития Саввы - о приеме поставленных в священство еретиками.

Все данные говорили о приятии. Но о возвращении прав епископства можно было спорить в зависимости от квалификации иконоборчества, т.е. от степени еретичности. Епископы из Сицилии (а их было много на соборе, из греческой монашеской эмиграции) устами из ученаго диакона Епифания Катанскаго предлагали отождествить новых еретиков с какой-нибудь прежней ересью и тогда делать выводы. Епифаний спрашивал: "Новоизмышленная ересь меньше или больше прежних ересей?" Тарасий сказал: "Зло есть зло", т.е. склонен был уравнивать ереси. Монах Иоанн, заместитель патриарха Антиохийскаго, усилил квалификацию: "Эта ересь худшая из всех ересей, как ниспровергающая домостроительство Спасителя". Ряд отеческих мнений и исторических аналогий говорил в пользу умеренности. Так, Василий Великий считал справедливым энкратитов перекрещивать, но не желал отпугивать их этим от церкви и не возражал против тех случаев, когда некоторые энкратиты были уже приняты в сущем епископском сане. Третий Вселенский собор постановил принимать мессалиан в сущем сане. Кирилл Александрийский советовал ревнителям не очень придираться к кающимся несторианам, "ибо дело нуждается в великой икономии".

Но монахам больше понравилось письмо святаго Афанасия к Руфиниану. Тут излагается его практика, установленная Александрийским собором 362 года по отношению к арианским клирикам: "предстоятелей нечестия" прощать, но не давать им места в клире, "а завлеченных нуждою и насилием" прощать и допускать в клир. Монахи предложили этот вопрос испытуемым: можно ли о них сказать, что их вовлекли в иконоборство насилием? Ипатий Никейский начисто отверг это. Он сказал: "Веди мы же родились, выросли и все время вращались в этой ереси".

В дальнейшем было признано, что за учителей ереси данных епископов признать нельзя (они еретики, так сказать, по инерции) и потому их можно принять в сане. Но если они неискренни, то Бог им Судия.

Монахов приходилось еще убеждать рядом примеров о принятии еретиков в сущем сане: (...) Монахи сослались на 240 письмо Василия Великаго, где он пишет: "Я не признаю епископом и не считал бы во иереях Христовых выдвинутого на предстоятельство нечистыми руками на разрушение веры". Поэтому и хиротонисованные им пусть не дерзают "причислять себя к священнической плироме". "Тут, - говорили монахи, - святой отец отвергает хиротонию еретиков". Патриарх Тарасий объяснил, что здесь Василий Великий не говорит, что таковые вообще неприемлемы, а только то, что они не должны безусловно требовать вхождения в православный клир как бы по праву. Практика при Василии Великом объяснялась обстоятельствами того времени. "И преемники Василия в церкви последующаго времени, конечно, знали мнение святаго отца и тем не менее покаявшихся принимали с их хиротонией от еретиков".

Наконец все признали вопрос правильно разъясненным, дали прочитать испытуемым покаянные заявления и приняли в их сане на их кафедры.

Третья очередь подсудимых представлена была всего одним митрополитом Неокесарийским Григорием. Он был уже буквально "приведен" под конвоем "царскаго человека", который, вводя Григория в собор, заявил: "Я послан благостными государями, чтобы привести почтеннейшаго епископа Неокесарии на богочестный и святый ваш собор, пред каковым и стою ныне". Григорий не обвинялся в прошлогоднем бунте, но он был старый иконоборец, участник собора 754 года и видимо был из упорных. Однако и он предстал пред собором с готовностью переубедиться и понять непривычную для него до сих пор точку зрения на иконы. Единомыслие собора произвело на него большое впечатление, и он просил простить его.

Разъяснены были два сомнения о возможности принятия Григория в сан. Тарасий напомнил, что Григорий епископствовал при К.Копрониме во время гонения. Тогда епископы могли быть причастными к избиению благочестивых иконопочитателей, а за побои других клирики низвергаются из сана по 26 и 28 апостольским правилам. Но Тарасий оговорился: никого не следует обвинять без фактических доказательств. Сам Григорий решительно заявил: "Ни один человек не осмелился обвинить меня в том, что я бил или ударил ког-нибудь. Никто от меня не потерпел такой обиды". Савва Студит спросил: "Григория считали представителем ереси? Не придется ли его судить по привилу святаго Афанасия в послании к Руфиниану как вождя ереси?" Тарасий и на это возразил фактами: Ювеналий Иерусалимский и Евстафий Севастийский были вождями ереси и, однако, приняты. Наконец и Григорий был возвращен на свою кафедру.

С четвертаго заседания начался разбор библейских, богословских, отеческих и исторических данных в пользу иконопочитания. Не входя в подробности, отметим только несколько мыслей собора, которые он противопоставил идеологии иконоборческаго собора 754 года.

После библейских данных (херувимы скинии и храма) собор доказывал цитатми из отцов психологическую естественность и ценность икон в религии. На этом пути собор очень заботливо отбросил ханжеский им фальшивый аргумент иконоборцев, направленный против искусства вообще в области религии. Собор рассуждал: "Значит, искусство живописца есть занятие священное и совсем не таково, чтобы его осмеивать". "Святые отцы представляют живописца человеком, творящим благочестивое дело". "И к каким странным выводам мы придем, если, подобно иконоборцам, будем отвергать религиозное искусство? Значит, и плотник, вытачивающий крест, должен называться жалким плотником? И каменщик, высекающий и формирующийц святую трапезу, есть также жалкий каменщик? И золотых и серебренных дел мастер, и ткач тоже? Не следует ли, по их мнению, бросить всякое знание и художество, дарованное Богом, ради славы Его. Неужели иконоборцы не знают, что Сам Бог в Ветхом Завете освятил искусство, повелев Веселиилу приготовить все нужные украшения для Скинии?"

Как мы уже говорили о соборе 754 г., его ханжеский поход против искусства отвергал впринципе и всякое знание, и вское богословие, и всякую мысль и слово человеческое как орудия выражения догматов. Это было не только лицемерное напусконое варварство, но и просто дуализм, отвергающий святость всего материальнаго. 7 собор православно восстает против этой скрытой ереси монофизитства и дуализма и защищает вместе с искусством и "всякое знание и художество как дарованные Богом ради славы Его". Просветительский либерализм иконоборцев, таким образом, оказывается мракобесием, а богословие 7 собора - благословением науки и культуры, самым глубоким и непререкаемым. Самое ходячее выражение иконоборцев против "рукотворных" икон - ссылку на образ евхаристии, собор так же победоносно отвергает: "Ни один из апостолов и евангелистов не называет нигде безкровную жертву образом плоти Христовой. Если некоторые отцы, например Василий Великий и Евстафий Антиохийский, и называют безкровную жертву - хлеб и вино "вместообразными", то так они только называют до момента преложения их в истинную Кровь и Плоть Господа. Учить, как учат иконоборцы, - значит отрицать преложение Святых Даров".

Собор уточняет и образ почитания икон: только ли почтительное, благоговейное лобзание или и поклонение? Собор точно установил, что не только лобзание, но и поклонение. Однако - не служение, приличествующее одному только Божественному естеству. Для пояснения ссылались на одно место из святаго Анастасия, епископа Феопольскаго: "Мы покланяемся и святым людям, и ангелам, но не служим им как богам, ибо Моисей говорит: Господу Богу твоему поклонишися и Тому Единому послужиши. Смотри: при слове "послужиши" прибавлено "Единому", а к слову "поклонишися" не прибавлено. Значит, поклоняться можно и не Богу, потому что поклонение есть выражение почтения, служить же нелься никому, кроме Бога".

Помня о злоупотреблениях собора 754 г. вырванными цитатами на отдельных "фишах" (карточках), 7 собор педантически соблюдал форму вычитывания всех цитат из принесенных полных книг. Когда пресвитер Влахернский Илия начал читать правило Трулльскаго собора по хартии, то Савва Студийский прямо спросил его: почему это читается не по книге? Тогда Тарасий объяснил, что эта хартия в данном случае и составляет подлинник актов.

Не лишены историческаго интереса и еще несколько деталей. На третьем заседании (28 сентября) епископ города Констанции на Кипре Константин выразился так ("и с ним согласны были прочие"): "Приемлю и лобызаю с глубоким почитанием святые иконы, но что касается поклонения в смысле служения, то я воздаю его исключительно Святой Троице". Эту правильную формулу враждебный Византии и невежественный в греческом языке Франкфуртский собор 794 г. Карла Великаго истолковал как раз наоборот, будто собор 787г. приписывал иконам именно adorationem - поклонение в смысле служения, которое подобает только Святой Троице.

На четвертом заседании (1 октября) патриарх Тарасий, ссылаясь на 82 правило "Пято-шестого" Трулльскаго собора, назвал его собором тех же отцов 6 Вселенскаго собора, и папские легаты подписались под этим протоколом, как бы не считая его противоречащим факту непринятия римской церковью Трулльскаго собора.

На седьмом заседании (13 октября) пред своим опосом 7 собор приводит текст Никео-Цареградскаго символа, конечно, без filioque. Когда на Флорентийском соборе 16 октября 1438 г. латиняне показали грекам греческую рукопись деяний 7 Вселенскаго собора со вставкой слов "kai ek ton Uiou", то Гемист Плитон правильно возразил им, что если бы так было писано от начала с момента 7 собора 787 г., то латинские богословы, например великий Фома Аквинат, не цитировали бы в полемике с греками для их "посрамления" целого ряда других и писателей и второстепенных соборов. Стало быть, данная рукопись интерполирована.

Заключительный опос собора, прочитанный и принятый на 7 общем заседании (13 октября), имел такой вид:

"И кратко сказать, мы храним не нововводно все церковные предания, установленные для нас письменно или без писания. Одно из них есть изображение иконной живописью, как согласованное с рассказом о евангельской проповеди, служащее нам удостоверением подлиннаго, а не призрачнаго воплощения Бога-Слова; ибо вещи, которые указывают взаимно друг на друга, без сомнения, и уясняют друг друга.

Поэтому мы, шествуя как бы царским путем и следуя богоглаголивому учению святых отцов и преданию кафолической Церкви и Духу Святому, в ней живущему, со всяким тщанием и осмотрительностью определяем:

Подобно изображению честнаго и животворящаго Креста, полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мозаики и из другого пригоднаго к тому вещества, иконы Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, непорочныя Владычицы нашея Святыя Богородицы, так же и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей.

Ибо, чем чаще чрез изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к ним и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением, не тем истинным по нашей вере служением, которое приличествует одному только Божескому естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению честнаго и животворящего Креста и святому Евангелию, и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю и древними.

Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и покланяющийся иконе поклоняется ипостаси изображеннаго на ней.

Вот таково учение святых отцов наших, т.е. предание кафолической Церкви, от конца до конца земли приявшей Евангелие.

Осмеливающихся же иначе думать или учить, или согласно с нечистивыми еретиками отвергать церковные предания и измышлять какое-то нововведение, или отвергать что-нибудь из посвященнаго церкви, евангелие, или изображение Креста, или иконное живописание, или святые останки мученика, или замышлять что-либо с хитростью и коварством для ниспровержения какого-либо из принятых в кафолической Церкви преданий, или давать профанное употребление священным сосудам или святым монастырям, постановляем: если это будут епископы или клирики - извергать из сана, если же монахи или миряне - отлучать от общения".

Значит здесь указаны: 1) основание для почитания икон - это предание Церкви; 2) бесспорный образец: почитание креста; 3) места, где полагается изображать иконы; 4) материалы икон; 5) объекты изображения; 6) нравственный смысл почитания; 7) догматическая норма его и 8) церковные кары на непослушных.

Подписав протокол, отцы восклицали: "Такова наша вера, таково учение апостолов! Анафема не примыкающих к нему, не чтущим иконы, которые они называют идолами и обвиняют за них христиан в идолослужении. Многая лета императорам! Вечная память новому Константину и новй Елене! Да благословит Бог их правление! Анафема всем еретикам, Феодосию Ефесскому, Сисинию Пастилле и Василию Трикокаву. Анафема Анастасию, Константину и Никите, которые были последовательно патриархами Константинополя. Они суть Арий-2, Несторий-2, Диоскор-2! Анафема ересиархам Иоанну Никомидийскому и Константину Наколинскому!

Вечная память Герману Константинопольскому, Иоанну Дамаскину, Георгию Кипрскому - этим героям истины!" (...)

Особым приказом, данным Тарасию, императоры пригласили членов собора прибыть в Константинополь. Императрица любезно приняла их и назначила на 23 октября последнее, 8 торжественное заседание в Мангаврском дворце. На этом заседании в присутствии императоров, чинов империи и армии были прочитаны определения собора, подтверждены торжественным восклицаниями всех, включая и военных, и подписаны императорами, начиная с Ирины. После этого епископы, одаренные царицей подарками, были распущены по епархиям. Ирина заказала заранее изготовить образ Спасителя над воротами Халкопратии, откуда он был свергнут 60 лет тому назад при Льве Исавре. Теперь сделана к нему надпись: "hn kaqeile palai Lewn o despojon( entauqa anesthlwsen Eirhnh". Тут игра слов "Лев" и "Ирина". Судя по термину, "anasthlow" образ был скульптурным или просто - крестом с распятием.

Собор издал еще 22 канона, главным образом против симонии и беспорядков в жизни монахов. ндекс: