ВОЗРОЖДЕНИЕ РУССКОЙ ИКОНОПИСИ. Алексей Плуцер-Сарно.

Издательство Школа "Языки русской культуры" (http://postman.ru/~lrc-mik), при поддержке РГНФ выпустило словарь Н. А. Замятиной "Терминология русской иконописи", сделанный под научным руководством Н. И. Толстого. Имя лучшего издательства, самого уважаемого фонда и имя Н. И. Толстого как руководителя проекта придают этой работе исключительно высокий научный статус.

Выпуская "исследование терминов русской иконописи", Н. А. Замятина поставила перед собой цель – "способствовать возрождению традиций русского иконописания" (Введение, с. 9). В словаре предполагалось дать "названия иконной доски и ее частей", "названия иконного изображения", "названия инструментов", "названия материалов, в том числе красок", "названия технических приемов", "наименования лиц, участвующих в создании иконы", "наименования помещений для работы иконописцев" и "названия жанров сочинений по технике иконописи" (Введение, с.13).

Действительно, Н. А. Замятина проделала большую работу с источниками и собрала оговоренные во введении материалы в словарь. Однако Н. А. Замятина включила в него значительное количество общеупотребительных слов, не относящихся к иконописной терминологии. Так, например, слово добрый в значении "хорошего качества" не относится к "специальной лексике русских иконописцев" (Введение, с. 9). Оно есть во множестве словарей русского языка и в частности в Словаре древнерусского языка (XI-XIV вв.): "добрый... 6. Отличный по качеству, по достоинствам; доброкачественный, добротный..."^[1]. Целый ряд общеупотребительных глаголов также не являются специальными терминами: "починить" в значении "восстановить повреждения", "составить" – в значении "приготовить из нескольких компонентов", "ставити" – в значении "делать, приготовлять", "творить" – в значении "приготовлять, делать", "трескать" – в значении "трескаться" и т. п. Необходимо оговаривать, насколько общеупотребительные прилагательные, используемые иконописцами, являются терминами ("тертый" – "превращенный в порошок"). Сами названия текстов иконописных "наставлений" не обязательно относятся к профессионализмам: "указ" – "наставление", "уставъ" – "наставление" и др. Какое отношение к специальной терминологии иконописи имеют названия частей человеческого тела: "власы" - "изображение волос", "кудри" – "изображение кудрявых волос". Идя по этому пути, можно было бы включить в словарь все предметы, изображаемые на иконах. Тут возникает вопрос, почему из приводимой в самом словаре цитаты: "А бbлилами оживать в лобкb и на переносьb, посредь носка и на концb, возле глаз и над устнемь и у губки и бородку (а щечку) а шейку подживи о краю купровъ подрумянки..." "лобок" и "переносье" введены в словарь, а "носок", "глаз", "бородка", "уста", "губка", "щечка" и "шейка" отвергнуты. Непонятно, зачем вводить в словарь общеупотребительные относительные прилагательные, образованные от названий стран и городов, сопровождая к тому же их неточными определениями: "аглинский" – "сделанный в Англии или привезенный оттуда", "неаполитанский" – "из г. Неаполя", "кашинский" – "из г. Кашина", "ржевский" – "из г. Ржева, сделанный там или привезенный оттуда", "коломенский" – "из г. Коломны", "турский" – "турецкий, сделанный в Турции или привезенный оттуда", "венской" – "из г. Вены", "грецкий" – "греческий, т. е. сделанный в Греции или привезенный оттуда"? К тому же "венский" – это не обязательно "из г. Вены". "Венский" может быть сделан по венскому рецепту, может быть чем-либо сходен с "венским", может быть сделан у нас мастером, выдающим себя за "венца" и т. п. То есть "венский" – это, попросту говоря, "имеющий отношение к Вене". Все эти "отношения с Веной" перечислять нет необходимости, поскольку их количество может быть бесконечным. Не говоря уж о том, что краски производились в сотнях стран мира, в тысячах европейских городов и во всех крупнейших городах России. Перечисление их заняло бы слишком много места. Н. А. Замятина объясняет, что "русский" – это "сделанный в России, отечественный". Неужели автор полагает, что слово "русский" – это специальный иконописный термином? Конечно, идя по этому пути можно сделать словарь объемным, но это не будет словарь терминов иконописи.

Какое отношение к иконописи имеет косметика: "румянецъ, м. 1. Косметические румяна из свинца"? И неужели простая столярная "доска" является иконописным термином: "доска (дска), ж. 1. Доска столярная"? Как следствие подобного неупорядоченного подхода границы словаря расплываются, и он утрачивает свои лексикографические очертания.

Слабое место словаря – семантические дефиниции, толкования значений слов. В разделе "Принципы построения словаря" автор обещает давать "развернутое толкование с энциклопедическими (в том числе историко-культурологическими) комментариями..." (с. 15). Но, как это ни удивительно, никаких культурологических и энциклопедических справок в словаре нет. Более того, во многих случаях вообще отсутствуют определения значений слов. Вместо них стоят иллюстрации, цитаты из источников. Так, значения слова "кремешок" определяются цитатами из статьи П. Нерадовского "Борис и Глеб"^[2] и из сборника "Икона"^[3]. При словах "нарастание", "перевод" (II) вместо определения даны цитаты из известной статьи Б. А. Успенского "О семиотике иконы"^[4]. Аналогично при посредстве цитаты и при отсутствии определения поданы слова "роскрышь" и "стенение". Слово "всухую" сопровождается цитатой из книги Л. А. Дурново "Техника древнерусской живописи"^[5]. Причем само слово "всухую" в поясняющей цитате отсутствует, что также является грубым нарушением элементарных норм лексикографирования материала. Интересно, что никаких подтверждений специального терминологического иконописного происхождения этих слов в статьях нет, хотя контексты взяты вовсе не из древнерусских источников.

В других случаях, наоборот, определения значений есть, а иллюстрации отсутствуют, как и вообще какая-либо друга информация об источнике происхождения лексемы. Так подано в словаре слово "прорись" в первом его значении. В отдельных случаях отсутствует и определение и цитата. Остается только голая ссылка на источник: "санкирь в зелень, в красноту. Санкирь, названный по преобладающим тонам..." (с. 151).

Читатель начинает путешествие по абсурдному кругу некорректных определений, в котором ошибки нагромождаются и делают текст неудобочитаемым. Так, слово "расписывать" определено через слово "раскрашивать" (вместо "наносить краски на поверхность иконной доски"), слово же "раскрашивать", "раскрасить" через "наложить краски" (что значит "наложить"? куда "наложить"?), "росписать" через "раскрасить", а "росписывать" через "раскрашивать, рисовать". Остается загадкой, определяется ли здесь один термин через другой, причем отсутствующий в словаре ("расписывать" через "раскрашивать"). Но ведь в словаре в качестве термина дано слово "раскрасить". Если же слово "раскрашивать" это отсылка, то зачем добавлено слово "рисовать"? Читателю непонятно, почему вопреки "принципам построения словаря" несомненные варианты одного слова разрабатываются в разных местах (расписать и росписать), почему варианты, являющиеся безусловно полными синонимами, имеют разные определения значений и почему один термин определяется через другой, да еще и отсутствующий в словаре. Как видно, автор словаря уделил недостаточнов внимания построению метаязыка определения значений.

Кульминационным в словаре стало определение ключевого слова "икона". Оно дефинируется через слово "образ". Но слово "образ" в русском языке имеет множество значений! Само же слово "образ" в другом месте словаря определяется через слово "икона". Семантический круг замыкается.

Энциклопедические справки тоже не всегда удачны: "кисть, ж. Кисть из волоса разных животных, конической формы, разных размеров, в пере". Что значит "в пере"? Конечно, не "кисть... в пере", а "шерсть животного, вставленная в окончание полой трубочки птичьего пера". И вообще, слово "кисть" нельзя определять через слово "кисть". Не говоря уж о том, что для изготовления кистей используются "волосы" не "разных животных", а вполне конкретных, например, белки, колонка или куницы, что используется не простой "волос", а обезжиренный и т. д. Это "развернутое толкование с энциклопедической справкой и культурологическим комментарием" явно недоработано. Также некорректно сформулировано определение "рисовать кистью краской". В других случаях автор обходиться одним единственным словом: "фарба" – "1. Краска", "2. Цвет". Какой "цвет", какая "краска"? Эти толкования не кажутся "развернутыми". Определение значения – важнейшая часть любого словаря, а не нечто второстепенное, без чего можно вообще обойтись.

Многие определения значений неточны или не вполне соответствуют приведенным цитатам. Так значение слова "приплотить" определяется через "придвинуть", но иллюстрация говорит нам о несколько ином значении: "А в столпцах и в кровлях кропление и д<ви>жки а уши к лицу не приплочены вохрою..." Даже в определение слова "серебро" вкралась ошибка. Конечно, имеется в виду не "драгоценный металл", а (как явствует из нижеследующей цитаты) краска, приготовленная с добавлением этого драгоценного металла: "Составъ, какъ серебро подъ золото подвести. Высеребря икону и какъ под олифу вземъ шафрану и розмочивъ вь яицb в желтку розбитомъ, которои кладутъ в краску. I какъ вымокнетъ, и утереть на камнb... И тbмъ по серебру прикрыть кистью".

В лексикографии не принято определять значения слов через однокоренные синонимы, словообразовательные дериваты. Н. А. Замятина определяет "погладить" через "разгладить", "подкладывати" через "класть", "прикрыть" через "покрыть", "цветить" через "подцвечивать". В какой то момент слова начинают определяться буквально через самих себя: "утонуть" – "...утонуть в свежем... подпусте...", "циркуль" – "деревянный циркуль...", "краска" – это "состав для окрашивания, краска", "золото" – "драгоценный желтый металл, золото...", "клей" – "клеящий состав, клей", "лазоревый" – "цвета лазори", "светлый", " – "...светлый по тону", а "ореховая краска" – "краска цветом под орех". Непонятно, что это за цвет - "под орех". Ведь существует до 40 видов семейства ореховых, и плоды их бывают оттенков всех цветов радуги.

Обещая определять в словаре только названия красок, автор начинает определять названия цветов: "багровый... Темно-красный", "голубой... Светло-синий", "вишневый... Цвета вишни". "Вишня" - это дерево, разные части которого имеют разный цвет. Если автор имеет в виду плоды данного дерева, то они тоже в разное время года колеблются в цвете от светло-зеленого до черного. Видимо автор имел в виду "цвет спелого плода вишни". Но даже и такое определение нельзя было бы признать корректным. Конечно, названия цветов тесно связаны с названиями красок. Но тогда нужно определять не современные названия цветов, а попытаться реконструировать древнерусские представления о том или ином цвете. Ведь представления о цвете менялись. Точные формулы, эксплицирующие старинные представления о том или ином цвете в их сопоставлении с современными понятиями цвета могли бы заинтересовать не только искусствоведов, но и ученых многих других специальностей.

В словаре Н. А. Замятиной "желтый" - "желтого цвета", а "зеленый" – "цвета зелени. К сожалению, "зелень" слово многозначное. Ситуация окончательно запутывается из-за присутствия в словаре слова "зелень", обозначенного как "русское название краски берггринъ". "Берггринъ" же определяется как "краска... насыщенного зеленого цвета".

Общеупотребительные предлоги также не являются специальными терминами: "противъ" в значениях "столько же", "по" и "противу" в значениях "такое же количество" и "на". Почему значения одного и того же предлога определяются по-разному и варианты разрабатываются в разных местах как самостоятельные лексемы? Одинаковые значения должны определятся в словарях одинаково. Почему "разбелить" определяется как "сделать светлее по тону путем добавления белил", а "разбелять" как "смешивать с белилами для придания более светлого тона"? Кстати, в предисловии оговорено, что "варианты термина" включаются внутрь словарной статьи (с. 14). В самом же словаре этот принцип нарушается: "ручникъ" – "камень по размеру руки; им на плите растирали краски", "рушник" – "камень, которым трут краски на плите (или другом камне)". Слова червецъ, чревецъ и чръвец разрабатываются в одной статье, а слова "червлень", "червень", "чръвень" и "чръвлbнь" – в другой. Между тем слова "червецъ" и "червень" отличаются только на один звук, а некоторые слова, разрабатываемые в словаре в одном гнезде – на два, три, четыре и более звуков. Что понимает автор под вариантом не совсем понятно. Ввиду отсутствия такого определения неясно, в какой мере, например, оправданно рассмотрение слов опермент и аврипигмент как вариантов одного слова. Ведь второе слово отличается от первого на 6 букв (на 5 звуков). Совпадает только начальное слабо редуцированное [L] и последние 4 звука.

Кстати, для обозначения варианта используются самые разные пометы ("см.", "ср." и другие), но не традиционная помета "вар.".

Неуверенно проведены границы между значениями слов. Как следствие, понятие оттенка значения попросту не используется. Иногда в одном определении значения объединяется несколько разных: "родко, нареч. Редко; жидко; светло". Также в одном фразеологизме может объединяться два разных значения: "сандал синий, черный". И тут же "сандал красный" дан как отдельная идиома. Оба определения значения слова "сурик" кажутся идентичными из-за нечеткости определений: "1. Искусственная красная с желтоватым оттенком краска..." и "2. Составная краска похожего цвета". Подобные формулы должны как минимум рассматриваться в качестве оттенков одного значения, а для этого их определения должны быть уточнены. Тут же в разделе фразеологии дан "сурик кашинский" – "сурик, приготовленный в г. Кашине". Если так рассуждать, то раздел фразеологии к каждому названию красок можно расшить, включив туда упоминания городов России. Точно также два значения слова "умбра" отличаются друг от друга только тем, что в первом значении речь идет о привозной краске, а во втором – о краске отечественного изготовления. Вряд ли можно рассматривать их как два разных значения. Квазифразеологизм "умбра аглинская" – "привозная умбра" еще более запутывает дело. Как видим, автор не отделял фразеологию от устойчивых сочетаний. В самом деле, зачем выносить в раздел фразеологии сочетания слов, сохраняющих свои прямые значения: "зеленая краска" – "общее название красок зеленого цвета независимо от их составов и оттенков"; "синяя краска" - "общее название красок синего цвета". Как фразеология даны: "краска белая, голубая, желтая, зеленая, красная, синяя, черная" (с. 85). Точно также практически не отличаются определения семантики лексемы "сажа" и помещенных тут же в раздел фразеологии словосочетаний "сажа жженая" и "сажа копченая": "...черный пигмент и краска из него", "краска черного цвета, специальным образом приготовленная сажа" и "специальным образом приготовленная сажа". Очевидно, что данные сочетания слов фразеологизмами не являются. В подаче фразеологии недостает системности. Так, например, иногда фразеология дается внутри словарных статей, а в словник выноситься только лексика, а иногда идиомы выносятся в словник словаря: "синь крутик", "лавзеръ фарба".

Не оговорено, что такое "семантически близкие... слова" (с. 17), что такое "правила распространения слов" в словарях (с. 14), что такое "испорченное слово" (см. помету "испорч." в списке сокращений): сливотяръ, м. Испорч. от сливотерь". Слова "сливотеръ" и "сливотерь" рассматриваются здесь же как "неиспорченные" варианты того же слова.

Ввиду наличия в России огромного количества заимствованных и иностранных "терминов иконописи", засилья заморских иконописцев, совершенно очевидно, что необходимо оговорить, что автор понимает под "русским" термином. В самом деле, в иллюстрациях неоднократно указывается на иноязычность терминов: "...такими составы имянуются по латынb и по нbмецки аврипигментумъ, по польски лецданка, а по руски желтая краска каменка"; "по руски желть, а по нbмецки аврипигментъ..." (с.22); "Празелени нbмецкiе бегрину 6 пудъ" (с. 31). Некорректно без всяких комментариев вводить в словарь русских терминов слова аврипигментумъ, лецданка. Необходимо доказывать факт заимствования каждого иноязычного слова.

Что же касается источников словаря, то ни Дмитрий Ровинский, ни Федор Буслаев, ни Николай Костомаров, ни Павел Флоренский, ни Борис Успенский, ни Олег Трубачев не являются иконописцами. При использовании их трудов в качестве источников необходимо специально оговаривать принципы цитирования. В самом деле, когда П. Флоренский называет иконописца, делающего позолоту "позолотчиком", то это еще не доказывает, что такой термин реально использовался и иконописцами прошлых столетий. Подобные вещи нуждаются в аргументации.

Ряд общеизвестных источников вообще не задействован. Так, не использованы материалы древненовгородских грамот. В грамоте №500 упоминается "икона с гайтаном", иконописи посвящена целиком грамота №549. Термин гайтан отсутствует в данном словаре. Поиск указанных источников не составляет ни малейшего труда, поскольку А. А. Зализняком составлен "Словоуказатель" к текстам новгородских грамот. Чтобы найти там слово "икона" нужно только его открыть. Ссылки на соответствующие грамоты привели бы лексикографа к скудным, но необычайно ценным источникам XII века. Но если такого рода источники второстепенны, то отсутствие среди источников "Иконописного словаря", вышедшего в Москве в 1996 году, крайне огорчительно. Видимо, словарь Н. А. Замятиной был сдан в печть еще до выхода словаря 1996 года. Десятки терминов иконописи (в том смысле, который вкладывает в это понятие Н. А. Замятина), имеющихся в словаре 1996 года отсутствуют в рассматриваемой работе, опубликованной в 1997 году: алавстр, альсекко, алюминий, асекко, голубь, грунт, грунтовщик и мн. др. Нет ни малейшего сомнения в том, что, например, что "врезок" ("икона, у которой на новую доску смонтирована часть более древнего произведения живописи, искусно окруженная новым левкасом и живописью") или "велум" ("ткань, переброшенная с одного архитектурного здания на другое или с одной колонны на другую", "в иконографии условно обозначающая внутреннее помещение, в котором происходит изображаемое событие") являются терминами иконописи. Большинство из этих терминов дожили до наших дней и известны любому искусствоведу.

Конечно, Н. А. Замятина собрала уникальный и интереснейший материал. Но утверждать, что автору удалось "возродить древнюю терминологическую систему русских иконописцев" и "способствовать возрождению традиций русского иконописания" (Введение, с. 9), было бы преувеличением.

[1] Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.) / Р. И. Аванесов [ред.]. Т. 3. М., 1990. С. 20

[2] Русская икона. Сб. 1. СПб., 1914. С. 71

[3] Икона. М., 1993. С. 238

[4] Символ. 1987. №18

[5] Л. А. Дурново. Техника древнерусской живописи. Л., 1926. С. 13 ндекс: