 |
 |
 |
 |
 |
 |
|
| |||||
|
Исследование, опубликованное более полувека тому назад и принадлежащее известным учёным В. Н. Лазареву и Н. Е. Мневой[1], по сей день является одним из основных, посвященным нашей теме. Серьезная работа принадлежит Б. А. Рыбакову, в которой дана научная публикация Людогощенского креста[2]. Особо следует сказать о книге этого ученого «Стригольники»[3]. Там он очень подробно рассматривает иконографию новгородского креста, с целью доказательства стригольнического происхождения памятника. В последнее время приобрел известность совместный труд А. В. Святославского и А. А. Трошина «Крест в русской культуре», где дана подробная библиография по Людогощенскому кресту[4]. Но сейчас мы будем говорить прежде всего о статье В. Н. Лазарева и Н. Е. Мневой. Учитывая масштаб Виктора Никитича в науке, надо полагать, основная лепта была внесена именно им, поэтому статья и переиздана в мемориальном сборнике работ, вышедшем после кончины маститого искусствоведа. Отсюда, для удобства изложения, будем считать Лазарева и автором статьи о Людогощенском кресте.
Следует отметить, что данная работа отличается доскональным знанием исторических фактов, основанным на глубоком изучении архивных и литературных источников, позволивших выстроить, например, довольно убедительную концепцию появления на свет памятника.
К сожалению, в упомянутой статье содержатся такие положения, с которыми сегодня трудно согласиться, ибо они носят принципиальный характер. И поскольку, повторяем, статья В. Н. Лазарева о Людогощенском кресте является одной из основных, то пройти мимо нее просто невозможно. Прежде всего, дело касается непосредственно подхода в изучении памятника. В одном из своих интервью, В. Лепахин отметил: многое при осмыслении и освещении темы изыскания зависит от воззрения ученого[5]. И это естественно. Валерий Владимирович кратко напомнил идеи знаменитостей современной философской герменевтики Ханса Георга Гадамера и Эмилио Бетти. Гадамер предложил термин «предпонимание», утвердившийся сегодня в науке. Это значит, что исследователь всегда имеет предварительное отношение к предмету, который он предполагает изучать[6]. Он может попытаться до предела снизить уровень «предпонимания» в своем исследовании, но избавиться от него совсем — практически неосуществимо. Специфика многих концептуальных построений в теории культуры объясняется не столько анализом конкретного материала, сколько «предпониманием» их авторов, а иной раз и предубеждением против предмета исследования.
Здесь уместно и следует обратиться к Эмилио Бетти. Он ввел в научный оборот термин «погружение», имея в виду погружение в духовную жизнь эпохи, которую намеревается изучать специалист: четвертый герменевтический канон (канон смысловой адекватности понимания) у Бетти гласит: «исследователь должен настроиться в унисон с изучаемым объектом».[7]
Отсутствие этого настроя в унисон и низкий уровень «предпонимания», о котором говорил Гадамер, как раз и наблюдается у В. Н. Лазарева с Н. Е. Мневой, хотя мы не можем упрекнуть их в научной недобросовестности. Можно было бы этот случай списать на издержки атеизма советской эпохи, но и тогда ведь встречались работы, отличающиеся чутким «предпониманием» и деликатным отношением к предмету исследования, настроя с ним в унисон. Достаточно здесь назвать труды Д. С. Лихачева, А. Ф. Лосева, С. С. Аверинцева, Н. К. Голейзовского, А. А. Салтыкова, С. В. Ямщикова и др.[8]
Так уж повелось, что секулярная научная среда и в советское время, и сейчас требует от ученого некоего отрешения от предмета исследования. В религиозном смысле это равнозначно чуть ли ни отречению. Делается оно якобы ради объективности изучения.
Вот и посмотрим, насколько объективно изучен новгородский памятник XIV века Людогощенский крест известным советским искусствоведом.
Прежде всего, начнем с чисто иконографических ошибок, которые весьма странны для такого крупного ученого. Исследователь почему-то принял образ Архангела Гавриила за образ Ангела Хранителя. Доводы, приводимые Лазаревым, не убедительны. Наши возражения укладываются в четыре пункта:
1) древнерусские памятники XIV века не знают иконографии Ангела Хранителя; таких икон нет, а описи церквей саму иконографию фиксируют лишь в XVI-XVII вв., на боковых дверях иконостаса Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря.[9]
2) отсутствие сопроводительной надписи возле безымянного Ангела на Людогощенском кресте, т. е. фактическое отсутствие аргументов, свидетельствует больше не в пользу иконографии Ангела Хранителя, а Архангела Гавриила;
3) клеймо с мнимым Ангелом Хранителем находится по диаметру прямо на противоположной стороне от клейма с Архангелом Михаилом. Данное обстоятельство говорит о нем, конечно же, как об Архангеле Гаврииле, ибо в композиции креста главной темой является Деисис[10]. В иконографической программе средневековых крестов такая система довольно распространенная. Выразительным примером может служить здесь каменный крест из Боровичей (кон. XIII — нач. XIV в.), подробно описанный Н. Г. Порфиридовым[11]. В своей статье ученый приводит четкие фотографии Архангелов Михаила и Гавриила, рельефы которых находятся на диаметрально противоположных концах вертикальной перекладины креста. О композиции Деисиса в Людогощском кресте писал Г. К. Вагнер в монографии «От символа к реальности», где ученый посвятил Людогощенскому кресту более 10 страниц[12]. Расположение парных образов Деисиса на диаметрально разных концах креста на Руси можно смело считать традицией. Равно как и употребление там самой композиции «Десисис». На то, что Деисис — главная тема, внятно обратил внимание и сам Виктор Никитич (кстати, тогда почему же в иконографии Людогощенского креста «эти изображения не образуют никакой «системы»?). В православном представлении Деисис отображает евхаристическое единство Церкви и молитвенное предстояние ее святых во главе с Богородицей и Архангелами за христиан на Страшном Суде перед Вседержителем. Поэтому нет отдельной «идеи предстательства перед Спасом Богородицы и Предтечи», как пишет автор, а есть общая идея предстательства всей Церкви. Причем темы евхаристического единства и молитвенного предстояния одинаково важны, на наш взгляд, для заказчика — жителей Легощей, или, как ее называли в старину Людгощей (Люгощей) улицы Великого Новгорода; примем на веру гипотезу В. Н. Лазарева, из которой следует, «что в 1359 г. в Новгороде был «мятеж силен». Жители славенского конца отняли посадничество у Адриана Захарьевича и возвели в посадники Сильвестра Леонтьевича, вследствие чего на Ярославовом дворище произошла «сеча». Летописец сообщает при этом любопытную подробность: «славляне», т. е. жители Славенского конца, были в доспехах, заричане же, т. е. обитатели Софийской стороны, были без доспехов. Заричане оказались разогнанными, причем «побили и полупили» многих бояр, а Ивана Борисовича Лихинина убили. Собрав свои силы, Софийская сторона двинулась против Славенского конца. В результате вмешательства владыки Моисея, будущего архиепископа Алексия и архимандрита Юрьевского монастыря удалось избегнуть кровопролития. Но после того как народ разошелся, села Сильвестра Леонтьевича и других жителей Славенского конца были разорены, причем пострадало немало невинных людей <...> Летописец не сообщает нам о причинах мятежа»[13]. В. Н. Лазарев приходит к выводу: «Людогощенский крест был поставлен в 1359 году жителями Людгощей улицы, находящейся на Софийской стороне. Следовательно, его заказчиками являлись обитатели той части Новгорода, которая по началу понесла в мятеже потери, а затем, в конечном итоге победила. Это был, без сомнения, памятный крест».[14]
Итак, мы принимаем данную версию. Но тогда заказчики креста — жители Софийской стороны, — исходя из представлений о христианской нравственности, должны были понимать ведь и свою вину тоже — в противном случае архиепископу Моисею вряд ли б удалось примирить враждующих, драка продолжалась бы до завоевания Новгорода Иваном III. А коль понимали, то зачем тогда «просили Христа о заступничестве» (как думает Лазарев)? народ тут мог просить о помиловании, по крайней мере, о справедливом суде, да и дело-то было юридически выиграно заричанами — за кого же тогда заступаться?
На стволе креста вырезана надпись с покаянным обращением: «Господи Иисусе Христе, помилуй <...> и вся христьяны, на всяком месте молящася Тобе верою, чистым сердцем, и рабом Божиим помози, поставившим крест сий, людгощичам». После «помилуй» утрачено одно очень короткое слово, но легко догадаться, что там было местоимение «ны». Если принять слова «и рабом Божиим помози, поставившим крест сий, людгощичам»[15] за прошение о заступничестве, то почему же нельзя считать выражение «помилуй ны и вся христьяны на всяком месте молящася Тобе верою, чистым сердцем» за собственное покаяние и за молитву о прощении своих противников славлян? Молятся ведь «с верою и чистым сердцем». Да и «помози» — это не «заступись». Здесь надо говорить о прошении помощи, но не заступничества. Отсюда надпись «помилуй ны и вся христьяны» тесно увязывается с темой Деисиса — темой Суда и евхаристического единства (дрались ведь не с татарами и не с Тевтонским орденом, а с единоверцами, проживавшими на другом берегу Волхова);
4) «фигура ангела с крестом» изображена вовсе не с крестом, как показалось искусствоведу, а с цветком. Достаточно присмотреться к другим клеймам (со столпниками), где вырезаны тоже кресты: у Ангела асимметричная (!) перекладина сломана углами вверх и главное — три верхних конца заовалены, чего нет у столпников; наличие же крина, скорей, говорит о западном влиянии на иконографию Архангела Гавриила.
Вызывает недоумение: почему сюжеты «Герасим, вынимающий занозу из лапы льва» и «раздирающий пасть льва Самсон» относит опытный ученый к апокрифам? Для ознакомления с подвигом Самсона достаточно открыть Ветхий Завет и почитать книгу Судий (14:6). А о жизни преподобного Герасима пишет блаженный Иоанн Мосх в «Луге духовном» — книге, весьма и весьма чтимою православными христианами. Преподобный Герасим и великомученик Феодор Тирон — издревле почитаемые Церковью святые (дни памяти по старому стилю соответственно — 4 марта и 17 февраля). Зачем Церкви «преграждать доступ в храмы» сценам из их житий?
Стоит сказать и о магическом мышлении атеиста В. Н. Лазарева. Двадцать четыре маленьких крестика почему-то для него «призваны были усилить магическую силу креста»[16]. Православная Церковь всегда боролась с магией, и чтобы убедиться в этом, достаточно привести каноны VI Вселенского собора. Правило 61 гласит: «Обращающиеся к гадателям или так называемым стоначальникам, или другим подобным, чтобы узнать от них, не откроют ли им чего-нибудь, согласно с прежними постановлениями о них отцов, да подлежат правилу шестилетней епитимии»[17]. Обратим внимание на слова «согласно с прежними постановлениями о них отцов», которые свидетельствуют о том, что и до VI Вселенского собора Отцы всячески боролись с магическим сознанием. Следует упомянуть и правило 65, которое тоже направлено против магии.
«Живая народная струя», увиденная Виктором Никитичем, по его мнению, почему-то «была обычно враждебна церковной стихии»[18]. Остается, конечно, загадкой, что имелось в виду под «церковной стихией», но противопоставлять народную культуру церковной — это означает закрывать глаза на историю формирования последней, не говоря о принципах, по которым церковная культура строилась изначально. Враждебно сталкивать между собой понятия «народ» и «Церковь» — нелепо: греч. Εκκλησία — церковь — и переводится как «собрание народа». Церковь же как «собрание народа», ставшее телом Христовым, задает «народу» уже измерение всечеловеческое, вселенское, выходящее за контекст культуры.
Следует заметить, В. Н. Лазарев хоть и был атеистом, но отнюдь не из стана «оголтелых». Однако пример его «промахов» показывает, что значит быть душой вне православия — «над предметом исследования» — при изучении православной культуры. В таком случае тенденциозность и ошибки неизбежны даже у крупных учёных. Но именно данный метод превалирует в университетской среде и по сей день.
Представители этого круга легко могут нам возразить: «А если ученый занимается культурой примитивных племен, которые позволяли себе даже людоедство, то он тоже должен отведать их кухню?».
Что здесь сказать… Такой вопрос может зародиться только в умах, пораженных вирусами релятивизма и агностицизма. Для них и «отведавший кухни» всегда будет не авторитетен.
Истина же, вопреки означенным умам, исключительно одна: это — Господь наш Иисус Христос.
ЛЮДОГОЩЕНСКИЙ КРЕСТ: ПРОБЛЕМЫ ПОДХОДА К ИЗУЧЕНИЮ ПАМЯТНИКА. Виктор Кутковой.