ГАЛЕРЕЯ ИКОНИЛЛЮСТРИРОВАННЫЙ СЛОВАРИК ПО ИКОНОПИСИБИБЛИОТЕЧКА ПО ИКОНОПИСИРЕФЕРАТЫ ПО ИКОНОПИСИИКОНОПИСЬ В СЕТИ
НАЗАДОГЛАВЛЕНИЕДАЛЕЕТопография Троицкого раскопа
/УСАДЬБА НОВГОРОДСКОГО ХУДОЖНИКА XII ВЕКА/ Б. А. Колчин, А. С. Хорошев, В. Л. Янин

Троицкий раскоп был заложен на углу современных улиц Пролетарской и Мерецкова и получил свое название от находящейся в 83 м к югу от него церкви Троицы. Выбор места раскопок был обусловлен сооружением на соседнем участке памятника Победы, что требует нового благоустройства окружающей территории и в дальнейшем надолго исключает возможность здесь археологических работ. Между тем, в Людином (Гончарском) конце Софийской стороны раскопки никогда прежде не предпринимались, и этот древний район Новгорода на карте экспедиционных исследований оставался по существу белым пятном.

Территория раскопа до Великой Отечественной войны была занята стоявшими на восточной стороне Пролетарской улицы каменными двухэтажными зданиями, одно из которых уцелело до 1976 г. Над фундаментом другого и на примыкавших к нему участках перед началом раскопок находились приусадебные огороды. Массивные фундаменты зданий разрушили верхние горизонты культурного слоя до глубины 1,5 м.

В настоящее время это — действующий раскоп, общая исследованная площадь которого составляет 1140 кв. м. Работы начались в 1973 г. на площади 320 кв. м. Этот раскоп (Троицкий I) был доведен тогда до уровня пласта 18 включительно. Поскольку, как выяснилось, вся восточная половина раскопа оказалась занятой мощным, на всю глубину культурного слоя, перекопом. В 1974 г. раскопки продолжались только на западной половине начатого участка, где культурные напластования были пройдены на всю глубину.

Одновременно в том же полевом сезоне к исследуемой площади был с запада прирезан участок в 144 кв. м (раскоп Троицкий II). В 1974 г. работы на нем велись до отметки 180 см (пласт 9).

Исследование Троицкого II раскопа продолжалось в 1975 г., когда и этот участок был доведен до материка. В том же году проводились раскопки на участке в 216 кв. м (раскоп Троицкий III) в 8 м к востоку от Троицкого I раскопа, подтвердившие наблюдения 1973 г. о значительной перекопанности слоя на прибрежном участке. Верхние горизонты культурного слоя здесь были некогда целиком выбраны и произведена подсыпка гравия вперемежку с крупным песком. Мощность этой подсыпки увеличивается к востоку, т. е. к берегу Волхова, достигая на раскопе Троицком III толщины 2—2,5 м. Аналогичный слой был отмечен при шурфовке участка, наиболее приближенного к реке, на расстоянии 20 м от береговой линии, где мощность галечно-песчаной подсыпки превышает 3,6 м (шурф не мог быть доведен до материка из-за угрозы обвала).

Происхождение галечно-песчаной подсыпки к берегу Волхова и далее на запад, в сторону раскопанного участка, очевидно, следует связывать с возведением в непосредственной близости от этого места оборонительных сооружений: Спасского Новинского бастиона — в 70 м к северу от раскопа — береговой стены Окольного города — в 60 м к востоку от раскопа. Поскольку при возведении береговой стены в конце XVI в. вал под нее не насыпали, выборка верхних горизонтов культурного слоя тогда, по-видимому, была произведена для засыпки крепостной стены. Что касается самой галечной подсыпки, она скорее всего связана с мероприятиями 1632 г., когда по распоряжению «городового смышленника» шведа Юста Матсона землю при углублении и расширении рва Земляного города вопреки элементарным правилам фортификации не употребили для усиления мощности его валов и бастионов, а разнесли по огородам

С освобождением в 1976 г. от современной застройки участков к северу от завершенных к тому времени раскопов был заложен новый раскоп (Троицкий IV) площадью 320 кв. м, исследование которого производилось в течение полевых сезонов 1976 и 1977 гг.

С обнаружением здесь настилов мостовых древней улицы, имевшей направление с запада на восток, получена возможность уточнения средневековой топографии этого района Новгорода и создания абсолютной дендрохронологической шкалы. В доведенных до материка раскопах I—IV самые ранние слои датируются 20—30-ми годами X в.

В ходе археологических исследований 1973—1977 гг. вскрыта частично территория трех усадеб (А, Б и В). Граница между первыми двумя определяется постоянной линией частокола, проходящей вблизи и вдоль восточной границы раскопа IV и почти пополам пересекающей площадь раскопа I. Аналогичная линия частоколов, проходящая вдоль южной границы раскопов I, II и III, отделяет территорию усадеб А и Б от их южных соседей. Границей между усадьбами А и В была древняя улица.

Наиболее полно исследована раскопками усадьба А. Ее территория вскрыта (в западной половине раскопа I, целиком на раскопе II и на большей части раскопа IV) на площади более 450 кв. м. В меньшей степени раскопана усадьба Б. Ее слои исследовались (в восточной половине раскопа I, целиком на раскопе III и частично на раскопах IV и IVII) на площади 520 кв. м, однако на многих ее участках слой был испорчен перекопами или же частично срыт. Усадьба В раскопками затронута в небольшой степени. Вещественный материал этой усадьбы свидетельствует о хорошей сохранности ее древностей. Но расширение здесь раскопа на север невозможно из-за проходящей рядом современной улицы. К тому же, значительная часть усадьбы В в 1582 г. была уничтожена рвом Земляного города, следы которого сохранились в непосредственной близости к раскопу в виде заметного понижения рельефа.

Нулевым репером Троицкого раскопа служил верхний борт каменного цоколя дома 3 по Пролетарской улице, стоящего рядом с раскопом. В связи с тем, что этот дом в 1974—1976 гг. ремонтировался, точка репера была потеряна. Поэтому при привязке в 1975 г. произошел сдвиг отметки репера. Отметка была занижена на 22 см. Поэтому, например, пласт 10 на раскопе I соответствует пласту 9 на раскопе II. Сдвиг репера произошел и в 1976 г. при закладке раскопа IV. Отметка репера раскопа IV была завышена на 42 см от точки репера раскопа I. Поэтому, например, пласт 12 раскопа I соответствует пласту 14 раскопа IV.

В 1976 г. были предприняты поиски еще одной древней улицы, расположенной параллельно той, что была открыта на Троицком IV раскопе, к югу от нее. Предварительно траншеей, а в дальнейшем шурфовкой на площади 24 кв. м эта улица была обнаружена в 10,5 м к северу от церкви Троицы. В шурфе 1, пройденном до материка, вскрыто 17 ярусов уличных настилов. Продолжение той же улицы в сторону Волхова зафиксировано в шурфе 2Г в 30 м к востоку от шурфа 1.

Определение расстояния между двумя параллельными улицами и установление границ усадьбы А дают возможность предположить, что на этом пространстве размещались три средневековые усадьбы, из которых центральная главным фасадом выходила на Пробойную улицу (примерно соответствующую нынешней Пролетарской), а северная и южная тяготели к перекресткам открытых раскопками улиц. Линия древней Пробойной улицы (как и продолжение на запад улицы, обнаруженной в Троицком IV раскопе и пересекающей Пробойную) была выявлена раскопками на западной стороне Пролетарской улицы (раскоп Троицкий V) в 1978 г. Участок Троицкого V раскопа площадью 306 кв. м в полевом сезоне 1978 г. был вскрыт до уровня пласта 9. Здесь имеется возможность расширения исследуемой территории на запад и на юг (рис. 1).

Ныне существующая планировка Людина конца сложилась в сравнительно недавнее время, в осуществление генерального плана 1778 г., основанного на принципах регулярной застройки. Лишь древняя ось Людина конца — начальная часть «Русского пути», ведущего от Спасских ворот детинца на юг к Алексеевской (Белой) башне, — сохранила свое положение на плане конца. В XVI в. она именовалась Троицкой Ямской слободой, в системе регулярной застройки — Троицкой улицей, теперь носит название улицы Пролетарской. Для периода новгородской независимости, по аналогии с подобными магистралями других концов, ее следует условно именовать Пробойной или Великой улицей Людина конца, поскольку ранних документов, фиксирующих древнее название этой улицы, нет. В настоящее время древние настилы Пробойной улицы перекрыты асфальтом Пролетарской улицы и трижды зафиксированы в ходе земляных работ: на углу улиц Пролетарской и Мерецкова (б. улица Труда), в 90 м к северу от Белой башни (здесь они вскрыты траншеей, проходившей по восточной стороне Пролетарской улицы) и в Троицком V раскопе (у западной стороны Пролетарской улицы, в самом ее начале).

В системе древней планировки Людина конца Пробойную улицу пересекали идущие с запада на восток, к берегу Волхова, улицы: Добрыня, Волосова, Ярышева, Черницына. Рядитина, Воздвиженская и Лукина, перечисленные здесь по очереди с севера (от детинца) на юг (к Белой башне). Принципиальная схема этой планировки основывается на показаниях писцовой книги Леонтия Аксакова 1582—1584 гг. и топографических планов Новгорода, составленных до изменения его градостроительной схемы.

Часть Людина конца, непосредственно примыкавшая к детинцу, была существенно перепланирована в 80-х годах XVI в., когда параллельно стенам детинца возникло полукольцо Земляного города с его валом и глубоким рвом, стершего на большом протяжении прибрежные части Добрыни и Волосовой улиц и северную часть Ярышева заулка, что подробно отражено писцовой книгой Леонтия Аксакова. Однако уже к этому моменту восточные концы Добрыни и Волосовой улиц лишились части застройки при создании во второй половине XVI в. площади у Спасских ворот детинца, упомянутой в летописи впервые под 1572 г. Для правильной привязки Троицкого раскопа к древнему плану Людина конца необходимо точно обозначить точки пересечения с Пробойной улицей ближайших к месту раскопок кончанских улиц.

Существующая и ныне Троицкая церковь свидетельствами источников связана с древней Рядитиной (или Рядятиной) улицей. В 1365 г. «югорци заложиша церковь каменую святую Троицу на Рядятине улици». «Описание семи новгородских соборов» конца XV в. отмечает: «...на Рядядине улице Троица, а на полатех Знаменье пречистые». В 1554 г. «на Рядятине улици в Троици святей в церкви выгорила половина икон». На Рядитиной улице локализует церковные земли Троицы и писцовая книга Леонтия Аксакова и «Роспись Софийской стороны» 1632 г. утверждает: «Да от земляного ж от Меньшого валу от Новинских ворот Ямскою слободою по улице через Черницыну улицу до Рядетины улицы до каменого храму Троицы живоначальные 72 сажени». Церковь Троицы в летописи впервые упомянута под 1165 г., а Рядитина улица — под 1211 г. в связи с начавшимся на ней пожаром.

Специальная археологическая шурфовка в двух местах в 10,5 м к северу от церкви Троицы, несомненно, обнаружила именно Рядитину улицу. Шурф 1 примыкал непосредственно к восточному тротуару Пролетарской улицы, т. е. находился у древнего перекрестка Рядитиной и Пробойной улиц, хотя последняя в шурфе и не выявлена. Взаимоотношение Рядитиной улицы и Троицкой церкви отражено писцовой книгой Леонтия Аксакова: место церкви показано в ней на левой стороне Рядитиной улицы, если идти по ней от Волхова. Планы XVIII в. также локализуют прибрежный участок Рядитиной улицы севернее Троицкой церкви.

Как уже отмечено, в Троицком раскопе были открыты многоярусные мостовые еще одной улицы, пересекающей Пробойную и имеющей направление с запада на восток. Этот перекресток отстоит от перекрестка Рядитиной и Пробойной улиц на 94 м к северу, что соответствует 44 трехаршинным саженям, употреблявшимся Леонтием Аксаковым. Между тем, согласно писцовой книге Леонтия Аксакова, длинники дворов на северной стороне Рядитиной улицы у ее перекрестка с Пробойной в сторону Черницыной достигали 17—19 саженей, а длинники дворов южной стороны Черницыной улицы у перекрестка с Пробойной равнялись 19 саженям. Сложение этих длинников и составляет большую часть расстояния между указанными перекрестками — 36—38 саженей; остающиеся 12—16 м приходятся на Дворцовую площадь, о которой подробнее будет сказано ниже.

Идентификация открытой в Троицком раскопе мостовой с Черницыной улицей заставляет с особым вниманием отнестись к имеющимся сведениям об этой улице. Она получила свое название от Варварина девичья монастыря, который упоминается с 1138 г., когда новгородцы стерегли жену князя Святослава Ольговича «у святое Варвары в манастыри». В 1160 г. княгиню Ростислава Святославича «въпустиша в манастырь святыя Варвары»

В 1168 г. на место умершей игуменьи этого монастыря Анны была поставлена Маремьяна, а в 1195 г. на место умершей игуменьи Христины — Варвара. В 1218 г. «заложи архиепископ Антонии церковь камяну святыя Варвары». В 1221 г. здесь постриглась жена посадника Твердислава, а в 1359 г. варваринский поп Иван был кандидатом в архиепископы. В 1402 г. «цернжцинци церков камену святую Варвару поставиша», «а старую разобрали».

В 1418 г. в числе сооруженных тогда каменных храмов называется «Вси святыи на Черници улици». «Описание семи новгородских соборов» XV в. разъясняет, что церковь Всех Святых находилась в монастыре: «...на Черницини улице Варвара святая манастырь черници, а на попатех Улияния святая. Да в том же манастыре другаа церковь Все святые». Те же церкви обозначены и в Описи 1615 г.: «Монастырь девичь Варварин, а в нем храмы Варвара да Все Святые, каменны». «Роспись Софийской стороны» 1632 г., пользующаяся 40-вершковой саженью, дает следующие промеры: «А от церкви Власия епископа до Варварского девича монастыря 19 сажен [36 м]; а у Варвары великомученицы пенье есть. Да у того ж монастыря келья. А от Власия епископа и от Варварского монастыря до Десятинского монастыря Волосовою улицею 124 сажени [234 м]». В этом документе ничего не говорится о церкви Всех Святых. Возможно, что она после шведского разорения уже не существовала. И хотя на планах XVIII в. в Варварином монастыре обозначаются две церкви, вторая церковь — не Всехсвятская: в 1712 г. «освятшпа церковь древяную архаггела Михаила в Варваринском девиче монастыре марта в 23 день, в неделю 4-ю Великого поста». В 1786 г. Варварин монастырь был упразднен и приписан к Десятинному. Остатки соборного храма Варвары были обнаружены М. К. Каргером в 1972 г. при раскопках у восточной красной линии улицы Чернышевского на расстоянии 50 м от улицы Телегина. Этот пункт действительно отстоит на 36 м от Власьевской церкви, существующей до сегодняшнего дня.

Писцовая книга Леонтия Аксакова обозначает «монастырь девичь, а в нем церковь камена великая христова мученица Варвара, а другая церковь приходная Все Святые» на левой (если двигаться от Волхова к Окольному городу), т. е. южной, стороне Черницыной улицы. По той же южной стороне этой улицы, между ее началом и Варваринским монастырем, расположены 13 дворов общей протяженностью 92,5 сажени (200 м), а за монастырем на запад от него 11 дворов протяженностью 112 саженей с локтем (242 м). Общая длина дворов на северной стороне Черницыной улицы равна 230,5 саженей с локтем (498 м), что на 56 м больше, чем на южной стороне. Очевидно, эти 56 м приходятся-на собственно Варварин монастырь.

Важным для нас оказывается расстояние от Варварина монастыря до восточного конца улицы, равное, как только что отмечено, 200 м. Именно такое расстояние отделяет Варварин монастырь не от берега Волхова (до которого от него около 360 м), а от Пробойной улицы. А это значит, что в 80-х годах XVI в. Черницына улица не шла на восток дальше Пробойной, упираясь в уже упомянутую площадь против Спасских ворот. Впрочем, южный край площади находился здесь же, между Черницыной и Рядитиной улицами, поскольку книга Леонтия Аксакова далее описывает дворы «от Черницыне улицы к площади направо, к Рядитины». Всего здесь 12 дворов общей протяженностью 64,5 сажени без локтя (139 м). Эти дворы не могли все располагаться по Пробойной улице, так как расстояние от Черницыной улицы до Рядитиной всего лишь 94 м. Значит, часть этих дворов образовывала южную красную линию Дворцовой площади. Так эта площадь названа в «Записи о ружных церквах» 1583 г.: «...что на Дворцовой площади против Спасских ворот». К востоку от площади древняя Черницына улица продолжалась на волховском берегу, как и отсеченные Дворцовой площадью восточные отрезки улиц, располагавшихся севернее Черницыной, но в писцовой книге Леонтия Аксакова весь этот прибрежный квартал называется Новинкой

Мы подробно коснулись топографических деталей организации сравнительно поздней площади, поскольку в Троицком раскопе Черницына улица продолжается к Волхову и от пересечения с Пробойной. Вместе с тем на этом участке совершенно отсутствуют какие-либо напластования более поздние, нежели первой четверти XV в., что нуждается в объяснении. Надо полагать, что по крайней мере часть этих напластований была снивелирована еще при организации Дворцовой площади.

Мостовые Черницыной улицы зафиксированы также в котловане на восточной стороне улицы Чернышевского, в 70 м к югу от улицы Мерецкова. Этот пункт находится в 10 м к северу от остатков Варваринской церкви, что делает несомненной идентификацию упомянутых мостовых с Черницыной улицей, а не с Ярышевой, как полагал без какой-либо аргументации С. Н. Орлов.

Следующая интересующая нас улица — Ярышева — располагалась севернее Черницыной. Она в летописи упоминается впервые под 1194 г.: «Зажьжеся пожар в Новегороде в неделю на Всех святых, в говение, в заутрении год: загореся Савкине дворе на Ярышеве улици, и бяше пожар зол, сгореша 3 церкви: святыи Василии, святаа Троица и святое Въздвижение, и много домов добрых, и уяша у Лукине улице». Источники числят на Ярышеве улице две церкви: Василия Парийского и Василия Кесарийского. Только первую из них с приделом Покрова на полатях называет «Описание семи новгородских соборов» XV в. В «Записи о ружных церквах» 1583 г. кроме нее упоминается также церковь Василия Кесарийского, стоящая «по конец Ярышовки улици».

Поскольку летописи всякий раз говорят просто о церкви Василия, а были две расположенные по соседству Васильевские церкви, требуется выяснить, к какой из них относятся эти сообщения.

Церковь Василия упоминается впервые под 1151 г., когда она была «создана». В 1194 г. она, как мы уже знаем, сгорела, а в 1195 г. была срублена вновь. В 1261 г. церковь Василия опять горела и на следующий год поставлена заново чернецом Василием, по-видимому, на средства некоего Бориса Гавшинича н. В 1369 г. церковь Василия на Ярышеве улице была заложена в камне, а на следующий год «свершена». В 1463 г. «на Волосове улици, возле церкви святого Василья загореся двор Васильев Козин от поварне, и иныя пожже, и двор посадничь Федора Яковлича, и двор сына его Лукин тысячного на Добрыни улици, и иныя пожже».

Хотя в Описи 1615 г. церковь Василия Парижского названа деревянной, а церковь Василия Кесарийского каменной, все приведенные выше свидетельства можно связывать только с церковью Василия Парийского. Опись 1615 г., несомненно, ошибается, поскольку «Роспись Софийской стороны» 1632 утверждает: «У земляного ж у Меньшого валу к Новинским воротам храм каменой Василий Парийский пуст». Невозможно даже предположить, чтобы между 1615 и 1632 гг., в пору шведской интервенции и последовавшей за ней полосы затяжного запустения, особенно сказавшегося на Софийской стороне, деревянный храм был бы заменен каменным, да еще сразу бы стал пустым. На плане 1746 г. церковь Василия Парийского как каменная обозначена стоящей в начале Новинской Троицкой Ямской улицы, на ее западной стороне (это соответствует углу современных улиц Пролетарской и Мерецкова). Крестик, обозначающий эту церковь, имеется на не сохранившем экспликацию плане 1756 г., но на всех позднейших чертежах ее уже нет. Здание церкви Василия Парийского идентифицируется с {непоименованной каменной церковью на планах 20-х годов XVIII в., на которых она показана стоящей в ближайшем к детинцу конце Троицкой Ямской улицы, на западной ее стороне (рис. 2).

Поскольку эта церковь каменная, только с ней возможно отождествить Васильевский храм, построенный в камне в 1369—1370гг., хотя в «Описании семи новгородских соборов» последний обозначен с Покровским, а не с Предтеченским приделом, показанным в «Записи о ружных церквах» 1583 г. Согласно этой записи, церковь Василия Парийского с приделом Усекновения главы Иоанна Предтечи располагала штатом из двух попов, дьякона, дьячка, пономаря и проскурницы и получала руги 19 руб. 26 алтын 4 денги. Добавим к этому, что в ризнице Десятинного монастыря в прошлом столетии хранилось медное блюдо XVII в. с надписью «Блюдо церковное святаго Василия Парийскаго с Черницыны улици». Это особенно важно потому, что локализует церковь Василия Парийского не только на Ярышевой, но и на Черницыной улице, иными словами — между ними.

В 1978 г. северо-западным углом Троицкого V раскопа было задето кладбище XVIII в., что свидетельствует о находящейся поблизости церкви, а коль скоро упомянутые выше планы XVIII в. именно здесь локализуют храм Василия Парийского, очевидно, что и кладбище связано с этой постройкой. В месте, соответствующем показаниям планов XVIII в., С. Н. Орлов зафиксировал следы каменных построек из розового ракушечника по обе стороны Пролетарской улицы, но почему-то идентифицировал их с церквами Василия Кесарийского и Образа, даже не упоминая о храме Василия Парийского. Если относительно церкви Василия Кесарийского С. Н. Орлов мог быть введен в заблуждение ошибочным указанием Описи 1615 г., то локализация здесь тцеркви Образа вообще необъяснима. Церковь Нерукотворенного Образа находилась на Добрыне улице, а между Ярышевой и Добрыней имелась еще и Волосова улица: «...на Дворцовой площади против Спасских ворот». После сооружения в 80-х годах XVI в. Земляного города она оказалась отрезанной от Людина конца его фортификациями: «Церковь камена Образ нерукотворенный, а ныне та церковь стоит в Земляном городе». На плане начала 60-х годов XVIII в. «опустелая церковь Спаса» обозначена внутри Новинского быка Земляного города. На других чертежах она не поименована, но церковное здание на этом месте указывается всеми планами вплоть до 1762 г. Промерами по чертежам место церкви Образа определяется в 80—90 м к востоку от Спасских ворот детинца, а никак не там, где ее локализовал С. Н. Орлов.

Что касается церкви Василия Кесарийского, обозначенной в Описи 1615 г. как каменная, то она ни разу не упоминается в летописи, нет ее ни в «Описании семи новгородских соборов» XV в., ни в «Росписи Софийской стороны» 1632 г., ни на планах XVIII в. Однако в «Записи о ружных церквах» 1583 г. она имеется и располагает штатом из попа, дьячка и пономаря с ежегодной ругой в 3 руб. 29 алтын. Мизерная руга говорит о том, что это была весьма незначительная церковь. Можно догадываться, что храм Василия Кесарийского был деревянным, построенным только в XVI в.

Наиболее подробные сведения о Ярышевой улице сообщает писцовая книга Леонтия Аксакова. Согласно этому описанию, Ярышев «заулок», в отличие от других улиц Людина конца, имел направление не от Волхова к Деревянному (Окольному) городу, а «от Каменного города к Деревянному городу». В его ближайшем к детинцу конце стояла церковь Василия Кесарийского, рядом с которой «по обе стороны огород царя и великого князя, что был Навгародцкого дворецкого; длина 36 саж. [77 м], поперег 10 саж. [21 м]».

Отсюда очевидно, что Ярышев «заулок» отходил от Волосовой улицы, сад дворецкого. На левой его стороне кроме того описано восемь дворовых участков общей протяженностью 48 саженей без локтя (103 м), которые все «подошли под городовую меру к Земляному городу». Четыре из них принадлежат Васильевскому причту. Описания правой стороны в книге нет, и это вполне естественно, коль скоро речь идет о «заулке»: на эту сторону выходили зады усадеб, расположенных на соседней, Черницыной, улице. Лишь два двора имеют здесь отношение к Ярышеву «заулку», занимая вместе 10 саженей (21 м): «...из Ярышевы улици на площадь к Черницине улице на правой стороне». Оба двора также принадлежат Васильевскому причту, но, как это очевидно, на этот раз — церкви Василия Парийского.

Это описание позволяет реконструировать в промерах расстояние от Черницыной улицы до Ярышевой по Пробойной. Поскольку крайним на северной стороне Черницыной улицы, примыкающим к Дворцовой площади, было «место пусто тяглое Логинковское площадного подьячего: длина восмь саж., поперег тож [17x17 м]», а между этим местом и выходящими на Дворцовую площадь дворами, описанными по Ярышевой улице, находилась еще и церковь Василия Парийского, расстояние от Черницыной улицы до Ярышевой, не зная протяженности церковного участка, можно реконструировать по длинникам следующих от него к западу участков: эти длинники равны 24 саженям (52 м). Следовательно, от перекрестка Черницыной и Пробойной улиц до участка храма Василия Парийского было 17 м, а от перекрестка Ярышевой и Пробойной улиц до того же участка — 21 м. На долю церковного участка приходится 14 м.

Длина Ярышева «заулка» от Пробойной до Волосовой улицы складывается из его застройки восемью дворовыми участками протяженностью 103 м и ширины сада дворецкого в начале «заулка», равной 21 м. Надо полагать, что до организации Дворцовой площади Ярышева улица продолжалась и на восток от нее, доходя до берега Волхова. Однако никакими материалами, подтверждающими это мнение, мы пока не располагаем, такие материалы могут быть получены лишь в будущем в ходе археологических работ.

Приведенные сведения позволяют локализовать Ярышеву улицу 80-х годов XVI в. только одним способом. Она коротким коленом отходила от Волосовой улицы на юг в западной части сада дворецкого, затем резко поворачивала на восток и заканчивалась у Дворцовой площади, у западной красной линии которой стояло и каменное здание церкви Василия Парийского. В правильности такого предположения убеждает план 20-х годов XVIII в.: на нем фасадная линия застройки, образовавшаяся после сооружения Земляного города, на участке между церквами Власия и Василия Парийского имеет характерный излом, который мог возникнуть только после сноса северной стороны Ярыпгева «заулка», если действительно «заулок» имел колено (рис. 2).

Мостовые Ярышевой улицы были зафиксированы при строительных работах в траншеях на улице Мерецкова в 18 и 30 м к западу от Пролетарской, а также в котловане на южной стороне улицы Мерецкова в 65 м от Пролетарской; здесь мостовая была прослежена на протяжении 40 м, ее западный конец, следовательно, отстоит от Пролетарской улицы на 105 м. В этом месте в культурном слое мощностью выше 5 м было насчитано не менее 15 ярусов уличных настилов, древнейший из которых лежал на материке, а верхний — на глубине 1 м. С. Н. Орлов, правильно идентифицировавший эту мостовую с Ярышевой улицей, неправомерно продлевает ее на запад, приняв за продолжение Ярышевой мостовые, открытые в котловане на улице Чернышевского, которые в действительности, как это показано выше, относятся к Черницыной улице. Ярышева как раз за котлованом на улице Мерецкова поворачивала на север.

Таким образом, Троицкий раскоп на схеме древней планировки Людина конца локализуется следующим образом (рис. 3). Юго-восточный угол перекрестка Черницыной и Пробойной улиц занимает усадьба А. Ее западная половина остается не исследованной, находясь под проезжей частью Пролетарской улицы и ее тротуарами. Однако точная привязка ограничивающих ее с запада и севера улиц позволяет установить абсолютные размеры этой усадьбы: 27x27 м, т. е. около 730 кв. м. От перекрестка с Рядитиной улицей усадьбу А отделяют 55 м, составляющие фасадную часть соседней с ней и выходящей на перекресток Рядитиной и Пробойной улиц усадьбы, раскопкам не подвергавшейся. К востоку от усадьбы А частично раскрыта выходящая на Черницыну улицу усадьба Б, размеры которой не определены. Напротив усадьбы А, на северной стороне Черницыной улицы, частично затронута раскопками усадьба В, расположенная на северо-восточном углу перекрестка с Пробойной. Наконец, против нее, занимая северо-западный угол того же перекрестка, находилась усадьба Г, частично затронутая раскопками. На севере она граничила с участком церкви Василия Парийского, кладбище которой распространилось на часть усадьбы Г, по-видимому, в первой половине XVIII в.

Для выяснения социальной топографии раскопанных на перекрестке Черницыной и Пробойной улиц усадеб полезны могли бы быть происходящие из этого комплекса берестяные грамоты XIV — XV вв., сопоставимые с другими письменными источниками в большей степени, нежели грамоты предшествующего времени, от которого других сведений сохранилось меньше. К сожалению, в верхних слоях Троицкого раскопа берестяных грамот обнаружено сравнительно мало. Из 10 документов XIV в. (501, 514, 528—530, 533, 567 — 570), большинство которых обнаружено в обрывках, только два сохранили имена адресатов: 501 — «от Некефа ко Маруку» — и 528 — «к Олоскандру». Здесь нет ни отчеств, ни титулов, что исключает сколько-нибудь оправданные сопоставления (рис. 4).

Существует все же косвенная возможность обсудить эту проблему. В 1978 г. на усадьбе Г в слое XIV в. была найдена значительная в этой связи берестяная грамота 568.

Грамота 568

Найдена в квадрате 337 на глубине 0,24 м. Это практически целый документ, который, однако, в древности был обрезан по левому и правому краям,. в результате чего в начале и в концеТкаждой строки оказалось утрачено по две-три буквы

На слова грамота может быть разделена следующим образом:

«...ька на Острове коро(б)ья соли. У Домана въ Никулин... коробьи соли. У Голеде въ Слав(н)ицахъ коробья соли. У ... на Кшетахъ полторы коробьи соли. У старосте на Кшет(ахъ съ дру)жиною 3 коробьи соли. В Олисея на Кшетахъ полторы (коробь)и соли. У Кузме у Рядятина полкоробь(и) «оли. У Родивана с ...ъ коробья соли. У Князя в Болъсине селе полторы короб(ьисоли. У...)кыта на Сопшахъ съ зятомъ коробья соли. УИва(на)...»

Конъектуры даны по расчету обрезанных букв и общему смыслу текста. После слов «у Родивана с...» могло следовать: сыномъ, зятемъ и т. п. Возможно, низ грамоты утрачен, если только у нее не было продолжения на отдельном листе; для окончания фразы, начатой в последней строке, явно не хватает места.

Все населенные пункты, названные в грамоте, отыскиваются на современной карте. В нижнем течении р. Белки, впадающей в Шелонь справа, в 13 км выше Порхова, находятся деревни: Кшоты (в 5 км выше устья Белки), Славницы (в 6 км выше того же устья), Остров (в 8 км выше того же устья). «Болъсино село», иначе Болчинский погост, расположено на правом берегу Шелони в 10 км выше устья Белки. Деревня Сопши (Собша) находится вблизи левого берега Шелони, в 5 км к юго-западу от устья Белки. Не удалось обнаружить на карте лишь Микулино, которое, судя по очередности пунктов, должно находиться между Островом и Славницами.

Известны эти пункты и в писцовых книгах Шелонской пятины. Кшоты (в писцовой книге — Шкота), Славницы, Остров и Сопши — в Карачунском погосте, Болчино — центр соседнего с Карачунским Болчинского погоста. Никулина нет в писцовых книгах, однако один из документов 1572 г. знает в Карачунском погосте деревню Митутино (0,5 обжи), возможно, идентифицируемую с Микулином. Особо отметим, что выделение в административной системе Новгородской земли Болчинского погоста произошло уже в московское время. Еще в 1498 г. он течением Шелони делился на две части: восточная (в которой находится Болчино) принадлежала к Порховскому уезду (как и Карачунский погост), а западная — к Вышегородскому уезду. К 1539 г. это деление исчезло. Поэтому нужно заключить, что в эпоху новгородской независимости все территории, названные в берестяной грамоте 568, составляли административно цельную единицу, находясь в пределах одного погоста, с центром в Болчине или в Карачуницах.

Казалось бы, сумма сведений, содержащихся в грамоте, достаточна для установления владельца всех этих деревень в конце эпохи новгородской, независимости и конкретного определения принадлежности усадьбы Г семье новгородских землевладельцев. Однако дело обстоит не столь просто. В писцовой книге 1498 г., которая сообщает сведения «старого письма», давая указания о владельцах деревень времени самостоятельности, из описания 353,5 обжи, числящихся в Карачунском погосте, сохранились сведения лишь о 56, 6 обжи; материалыдго остальным, в том числе и по всем интересующим нас пунктам, утрачены.

Сведения по Болчинскому погосту в этой книге сохранились: земли собственно погоста, т. е. Болчина села, принадлежали Олферию Ивановичу Офонасову и Остафию Болчинскому.

В писцовой книге 1539 г. сохранилось описание только 63 обеж Карачунского погоста, в том числе интересующие нас сведения по деревне Сопши, которая в момент составления письма принадлежала Семену Ивановичу Картмазову, получившему ее после братьев Олферия и Григория Картмазовых, а в новгородское время она, оказывается, принадлежала Ульяну Плюснину.

Наибольшее количество сведений по названным в грамоте 568 пунктам имеется в писцовой книге 1576 г. В это время Кшоты (Кшеты) и Славница принадлежали Сумороку Караулову, а Остров — Ушатому Азарьеву.

Между тем, перечневая книга, составленная около 1498 г., сохранила по Карачунскому погосту сведения и о старых землевладельцах новгородского времени, и о первых помещиках московской поры, но без указания их конкретных поместий. Среди первых московских помещиков мы без труда обнаружим предков владельцев 1539 и 1576 гг. — Григория и Игната Ивановичей Картмазовых (Каркмазовых), Собину Караулова и Ушака Москотиньева. При этом выясняется, что Картмазовы получили земли сведенных новгородцев Ульяна Плюснина, Семена Бабкина и Тимофея Грузова, Караулов и Ушак Москотиньев — владычные земли.

Таким образом, к моменту вывода новгородских землевладельцев пункты, названные в грамоте 568, не составляли единого владельческого массива.

Часть этих владений числилась за владыкой, другие части — за Олферием Офонасовым, Тимофеем Грузовым, Остафием Болчинским, Ульяном Плюсниным, Семеном Бабкиным. Из последних только Олферий Офонасов и Тимофей Грузов, хорошо известные по летописным рассказам и писцовым книгам, были боярами и посадниками, связанными своей деятельностью со Славенским концом Новгорода. Ульян Плюснин, участвовавший во встрече Ивана III во время его «мирного похода» на Новгород в 1475 г., назван в летописи представителем житьих. Среди житьих там же названо имя и одного из Бабкиных. Сведениями об Остафии Болчинском мы не располагаем.

Итог этих наблюдений можно было бы представить таким образом. В XIV в. все перечисленные в рассматриваемом тексте пункты могли находиться в руках одного владельца, который жил на усадьбе Г Черницыной улицы, а затем перейти в руки владыки и ряда новгородских феодалов из числа бояр и житьих, если бы не наличие в этом фонде владычных земель. Б. Д. Греков еще в 1914 г. поддержал обоснованный вывод А. М. Гневушева, согласно которому наряду с собственными владычными землями, пожалованными Софийскому дому или купленными им, существовал обширный фонд государственных земель, порученный Софийскому дому и владыке как организаторам государственной казны; земли этой категории, населенные черносошными крестьянами, и обозначались находящимися «за владыкою». И в XIV, и в XV вв. такие земли продолжали находиться в движении, переливаясь в вотчинный фонд новгородских феодалов. Полагаем, что именно с таким случаем мы столкнулись, анализируя берестяную грамоту 568, которая посвящена исчислению государственных доходов с черных волостей.

В пользу такого предположения говорит и сам характер этих доходов. Все перечисленные в грамоте крестьяне платят солью, которая отнюдь не добывалась в тех местах на верхней Шелони, где они жили. В ходе археологической разведки по топонимам грамоты 568, предпринятой студентами кафедры археологии Московского университета С. 3. Черновым и П. М. Алешковским, были получены сведения от местных жителей о том, что вплоть до XX в. соль туда доставлялась отхожим промыслом из района псковского Острова. Следовательно, мы сталкиваемся здесь с так называемой копащиной, хорошо известной по новгородским писцовым книгам, исчисляющим налог в пользу великокняжеского наместника, т. е. государства, с «копачей» — крестьян, не сидевших на запашке, а отходивших в центры солеварения.

Если такое построение правильно, владельцем усадьбы Г в XIV в. мы должны считать боярскую семью, связанную непосредственно со сбором государственных доходов с черных волостей. Наблюдения над берестяными грамотами на других раскопах обнаружили, что некоторые боярские семьи на протяжении нескольких поколений бывали связаны с определенными территориями Новгородской земли, наследуя должности и обязанности «борцов», или «данников», этих территорий. В частности, семья Мишиничей долгое время контролировала Карелию, семья Феликса была в такой же связи с Заволочьем.

Подтверждает это предположение берестяная грамота 550, найденная в 1977 г. на усадьбе В в ярусах 14 — 15, датируемых второй половиной XII в., т. е. временем значительно более ранним, нежели то, когда была написана грамота 568.

Грамота может быть разделена на слова так:

«Покланяние от Петра к Аврамоу Матьеви. Еси молвилъ: толико мне емати скота. Боле же за мьне скота не поусти. А вьжники творятеся въда-воше Собыславоу цетыри гривне. А посьлищеныхо коуно 15 гривно. А Готилъ «ъ мною боудьть. А дороганици ти шли въ городо».

Автор письма Петр напоминает адресату Авраму Матвеевичу, что тот распорядился об исключительном праве Петра собирать деньги — «только мне емати скота». Архаичный термин «скот» в значении денег употреблялся еще в конце XII в., он зафиксирован в договорной грамоте Новгорода с немцами указанного времени: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе...» Фразу «боле же за мьне скота не поусти» нужно переводить как «а больше вместо меня (т. е. помимо меня) денег не отсылай». Предлог «за» употреблен здесь в значении «вместо», отмеченном в словаре Срезневского; «пустити» — отослать.

Петр собирает где-то «посьлищеные куны». Слово «поселие» означает поселение, селение, деревню. «Посельником» или «посельским» в более позднее время назывался управитель вотчины, собиравший «посельничий» или «посельнический» доход (поземельный налог) в пользу владельца земли. Скорее всего именно подобные доходы и следует понимать под «посълшцеными кунами», общая сумма которых, собранная Петром, равна 15 гривнам. Однако это не все деньги, какие было положено собрать: «А вьжники творятеся въдавоше Собыславоу цетыри гривне». «Творитися» — делать вид, являть себя (см. словарь Срезневского). Смысловой перевод фразы: а вежники утверждают, что они якобы уже отдали Сбыславу четыре гривны. Отсюда и недовольное напоминание Петра: «Еси молвил, толико мне емати скота».

«А Готил со мною будет, — сообщает далее Петр, — а дороганичей шли в город». Еще до истолкования слов «вежники» и «дороганици» можно констатировать, что ни Петр, ни Сбыслав, ни Готил — не управители вотчины. Сбор доходов за право жить на земле осуществляется там, откуда пишет Петр, наездами. Если бы этим занимался староста, его действия были бы единоличны и не возникло бы ситуации, при которой «вьжники» имели бы возможность утверждать, что они уплатили следующие с них деньги другому человеку. Следовательно, названные выше сборщики могут быть только посланными из Новгорода государственными чиновниками, имевшими дело не с частной вотчиной, где доходы собирались волостелями, а с черными волостями.

Однако наиболее значительный результат получается при осмыслении терминов «вьжники» и «дороганици». Очевидно, что по крайней мере в последнем случае мы имеем дело с наименованием жителей какой-то местности или села. Писцовые книги знают топонимы и гидронимы Дороган, Дорогоня, Дорогани, Дороганица в разных пятинах Новгородской земли, в том числе и деревню Дрогини или Драгани в Карачунском погосте Шелонской пятины, в 2 км к востоку от уже знакомой нам по грамоте 568 Сошли. Известная по материалам генерального межевания, эта деревня на современных картах не отмечена. Проследим ее судьбу.

В 1576 г. деревня Драгани принадлежала Денисию Еврееву — потомку московского помещика конца XV в. Мити Евреева Меншого. Однако согласно перечневой книге Митя Евреев получил в поместье земли сведенных новгородцев Ивана Горбанова, Федора Жоравкова, Юрки Гаврилова и Семена — зятя Остафия Болчинского. Последнее имя уже хорошо известно: Остафий Болчинский был владельцем в Болъсине селе, упомянутом в берестяной грамоте 568. Таким образом, налицо двойная перекличка данных грамот 550 и 568: Драгани расположены рядом с Сопшами, Остафий Болчинский перед новгородским выводом владел Болъсином селом и, вероятно, Драганями, отданными им зятю Семену в приданое за дочерью. Логично думать, что и Болчино, и Драгани были единовременной покупкой Остафия из одного фонда бывших за владыкой черных земель.

Более трудным оказывается слово «вьжники». Его можно было бы переводить как «знающие», производя от «ведати» — знать, однако такая форма текстах не встречена. К тому же, это толкование противоречит тексту своей неконкретностью. В словаре Даля отмечен ряд значений :«вежа», связанных с рыбной ловлей: устройство для рыбной ловли; —для дозора идущей рыбы, либо тоня, ватага с шалашами на берегу; -.кадшалаш над прорубью для ловли рыбы на блесну. Еще 3. Ходаков отметил в новгородском диалекте слово «вежа» в значении артели рыбаков на Ильмене, состоящей из 16 человек. Вряд ли здесь подходит и такое толкование. В указанной местности не было крупных водоемов, рыболовство в которых должно быть артельным. Поэтому более перспективным представляется видеть в слове «вьжники» обозначение жителей определенной деревни. Поскольку в писцовых книгах подобной деревни нет, обратимся к созвучным наименованиям.

В Болчинском погосте имеется деревня Межники, расположенная на речке Смиренке, притоке Шелони. В конце новгородской независимости деревня принадлежала Остафию Болчинскому. В том же погосте известна деревня Вязье (Везье, Вежье), бывшая перед новгородским выводом - владыкой. И тот, и другой пункт, как видим, отвечает условиям идентификации.

Изложенные наблюдения позволяют сделать несколько существенных выводов. Во-первых, две усадьбы Г и В, расположенные на северной стороне Черницыной улицы и разделенные между собой Пробойной улицей, оказываются взаимосвязанными единством отношения к сбору доходов с черных волостей на верхней Шелони. Взаимосвязь этих усадеб такова, что мы имеем право догадаться, что они принадлежат к одной боярской патронимии, подобной, например, патронимии Мишиничей, открытой на перекрестке Великой и Козмодемьянской улиц Неревского конца. Во-вторых, эта взаимосвязь не только оказывается территориальной, но и имеет значительную хронологическую глубину, коль скоро грамота 550 относится к XII в., а грамота 568 — к XIV в. Это дает основание говорить о семейной преемственности владельцев усадеб Г и В на протяжении по крайней мере указанного времени.

Однако первый из этих выводов может быть распространен и на усадьбу А, где еще в 1976 г. в слое яруса 7 (квадрат 252, глубина 1,62 м), т. е. в напластованиях первой половины XIV в., была найдена берестяная грамота 533 — небольшой обрывок, в котором читаются слова «коробеи соли» (рис. 5). Вряд ли могут возникнуть сомнения в том, чTo грамоты 533 и 568 имеют отношение к одному и тому же процессу учета «копащины» и, следовательно, к тому же кругу фискальных операций.

Небезынтересно познакомиться также с берестяными грамотами, найденными в том же комплексе, но в более ранних слоях, поскольку эти документы могут быть привлечены к социальной характеристике жителей исследуемых усадеб.

Всего таких грамот шесть. Берестяная грамота 524 (квадрат 113, глубина 2,6 м) происходит из напластований ярусов 15—16 (1128—1169 гг.) у южной границы усадьбы А. Она содержит конец письма (рис. 5):

«...приели 30 гривне, оля възмоу Кыеве 7 гривне». «Оля» — испорченное «оле» — в противном случае. Если адресат не пришлет 30 гривен, тогда в Киеве он должен отдать еще 7 гривен. Несомненно, документ связан с ростовщической операцией заметного масштаба как по суммам капитала и процентов, так и по территориальному размаху деятельности ее участников, что говорит о бесспорной их состоятельности.

Грамота 525 (квадрат 87, глубина 2,6—2,8 м) найдена в ярусах 16—17 (1106—1155 гг.) усадьбы А. Это также обрывок (рис. 6):

«От Хрьстила къ Вышькови. Се оу Насила есмь възялъ... (г)р(и)вне». Снова перед нами следы ростовщической операции: Христил сообщает Вышьку, что он взял у Насила какое-то количество гривен (возможно, три, а четвертая не получена или же получена у другого человека).

Грамоты 526, 527, 562 и 566 происходят из слоев ярусов 19 — 20 (1061 — 1095 гг.). Наименее выразительна из них, хотя это и целое письмо, грамота 566 (квадрат 280, глубина 3,2—3,4 м), найденная на усадьбе Б (рис. 6):

«Боуди въ соуботу къ режи. Или весть въдае». В записке не называющей имена автора и адресата, назначается свидание в субботу у «режи» (ряжа); в противном случае нужно известить автора письма о невозможности этого свидания.

Более значительна целая грамота 526 (квадрат 94, глубина 3,28 м), найденная на усадьбе А (рис. 6):

«На Бояне въ Роусе гривна, на Житоб(о)уде въ Роусе 13 коуне и гр(и)вна истине. На Лоуге на Негораде 3 коуне и гр(и)вна съ намы. На Добровите съ людьми 13 коуне и гр(и)вна. На Нежьке на Пръжневици полъгр(и)вне. На Сироме без дъвоу ногатоу гр(и)вна. На Шелоне на Добромысле 10 коуно. На Животтъке 2 гр(и)вне кроупемъ. Серегери на Хъмоуне и на Дрозьде 5 гр(и)внъ бес коуне. На Азъгоуте и на Погощахъ 9 коунъ семее гр(и)вне. Доубровьне на Хрипане 19 третьее гр(и)вне».

Документ посвящен невероятно широкой по своим территориальным масштабам ростовщической операции. В нем перечислены лица, за которыми числится как отданный в рост капитал («истина»), так и проценты с него-(«намы»). Должники Боян и Житобуд живут в Русе (т. е. в Старой Руссе), Негорад — на Луге, там же, по-видимому, — Добровит с людьми, Добромысл — на Шелони, Хомуня и Дрозд — на Селигере, Хрипан — на Дубровне. Азгут как-то связан с «погощами»; не исключено, что он и «погощи»-имеют отношение к территории близ Селигера, которая в дальнейшем в административной системе Новгородской земли XV в. именовалась Погостским десятком Моревской волости. Особо следует разобраться в местопребывании Нежька Пръжневица и Сиромы. При публикации этой грамоты было высказано предположение, что они живут на Луге, о которой идет речь в предыдущей позиции реестра должников, а не на Шелони, фигурирующей в следующей позиции. Между тем «Пръжневиц» — не обязательно отчество Нежька; если это отчество, то оно исключительно в тексте документа, обращающего внимание в первую очередь на территориальную локализацию должников. Не может ли это обозначение быть территориальным, подобным обозначению Русы, Луги, Шелони, Селигера, Погощ и Дубровны? Если это так, то в новгородских писцовых книгах зарегистрирована только одна деревня Прожнево. Она находилась в Пажеревицком погосте Шелонской пятины (в Вышегородском уезде), т. е. на верхнем течении Шелони, в непосредственном соседстве с Болчином селом и хорошо нам известными землями Карачунского погоста.

Таким образом, и грамота второй половины XI в. возвращает нас в те места, с которыми связаны позднейшие документы того же комплекса. Но не только в них. Отраженная грамотой 526 ростовщическая деятельность охватывает обширную территорию Новгородской земли от Луги и Шелони на западе до Селигера на юге и Дубровны в районе Крестец — Валдая на востоке. Если бы речь в ней шла о явлениях на 100 — 200 лет более поздних, можно было бы предполагать, что на столь большом удалении одна от другой разбросаны вотчины одного боярского рода. Однако в XI в., когда вотчинная система еще не существовала, сам механизм этой ростовщической операции мог опираться только на всепроникающую систему государственного фиска, и лицо, возглавлявшее всю эту операцию, должно иметь прямое отношение к такой системе.

Берестяная грамота 562 (квадрат 241, глубина 3,52 м), найденная на усадьбе А, сохранила только конец записи (рис. 6): «...новъгородьске смьрде, а за ними и задьниця» — новгородские смерды, а за ними и задница. «Задьниця» — наследство. Смерды — крестьяне, платящие налоги не вотчиннику, а государству, в данном случае — Новгороду. Снова, как видим, документ связан с фискальными интересами государства.

Фрагментарность документа препятствует его однозначному осмыслению, однако, имея прямое отношение к боярскому быту, он говорит о возггжности войны и о намерении автора пойти с Гостятой к князю.

Таким образом, и ранние документы Троицкого комплекса не противоречат общему определению его владельцев как представителей боярской семьи. Эта семья уже в XI в. связана с контролем над государственными финансами и занята активной ростовщической деятельностью, вполне характерной для новгородского боярства в XI—XIII вв., что было неоднократно отмечено при анализе берестяных грамот этого периода. Из библиотеки Несусвета


Приводится по: Колчин Б. А., Хорошев А. С., Янин В. Л. Усадьба новгородского художника XII в. М., 1981
Hosted by uCoz